Александр Гмырин - Этюд о кёнигсбергской любви

Вшивники имели только самые отчаянные. Потому что попасться с этим неформенным обмундированием было грехом, страшнее которого просто ничего придумать было нельзя. Естественно, Альгидас и еще несколько изгоев батареи о такой роскоши даже помышлять не могли.

Что было движущей силой того достопамятного события, неизвестно. Возможно, подполковник просто страдал бессоницей, или с женой поругался, или еще чего. Но примерно в три часа ночи он вдруг появился в казарме. Мы, дрожащие и полусонные, выстроились каждый у своей кровати, и замполит начал проводить классический шмон.

У кого-то он выкидывал все из тумбочки, где-то поднимал подушку и матрац. Бывалых и ловких не так просто было поймать — в улове Дашкина была всего-то пара кусков туалетного мыла в красивой обертке (положено и выдавали хозяйственное!) да флакон Тройного одеколона, изъятый у какого-то неосторожного франта.

И вдруг, по казарме раздался радостный рык подполковника Дашкина, сравнимый разве что с рыком льва, поймавшего наконец замешкавшуюся антилопу. Замполит обнаружил в тумбочке рядового Альгидаса вшивник!

Надо было видеть торжествующего подполковника, поднявшего высокого над головой, как знамя Победы над Рейстагом, малиновый свитер с обрезанным горлом.

«Мне, товарищ рядовой, вы сразу не понравились. И что это такое — по-русски не говорить? Вот, отсюда все и идет. Сначала по-русски не говорят, потом вшивники, а потом…»

Что могло быть потом, подполковник не сказал, но представлялось что-нибудь страшное. Пожалуй, предательство. Измена Родине. А может, и шпионаж.

Подполковник своей властью объявил Альгидасу пять суток ареста. И приказал также непосредственному начальству наказать виновного по всей строгости.

Удивительно, но этот случай очень даже помог несчастному Альгидасу, который к тому времени был уже, что называется, на грани

Во-первых, Альгидас впервые с начала службы как следует выспался на гарнизонной губе. Пять суток — царский отдых.

Во-вторых, понимая, что Альгидаса явно подставили, ни младший сержант Черемичко, ни старший сержант Стельхов, ни даже старший лейтенант Литвинов не стали его наказывать. Наоборот, решив, что Альгидас от Дашкина несправедливо пострадал, стали относиться к нему, как бы это сказать, почеловечнее.

Но главное, изменилось отношение к Альгидасу нас, ровней-сослуживцев. Возможно, он просто не знал, кто подкинул ему этот чертов вшивник, скорее всего, растерявшись, не смог объяснить, что не виноват. Да и плохое знание русского языка, несомненно, сыграло не на руку невинному в объяснениях с подполковником

Но факт есть факт: Альгидас своих не сдал! И за это заслужил наше подлинное уважение. А та скотина, которая ему вшивник подсунула, заочное осуждение. Потому что мы так и не узнали, кто это сделал. Трусом оказался, сволочь.

…А за два года службы Альгидас русский язык, думаю, освоил. Только полюбил ли великий и могучий, которым говорил великий Пушкин? Впрочем, в словаре Пушкина слова вшивник, кажется, нет.

Понравилось. Повторял бессчетно. Сопли-вопли. В смысле, кино слезливое, мелодрама.

Первый такой — классика, кажется, «Рабыня Изаура» назывался? Или «Богатые тоже плачут»?

Неважно. Все они на один покрой.

Насмехался незлобливо. С ироничным пониманием. Даже философийку приспособил: надо же нашим женщинам, в детях, кухне и домашних хлопотах утонувших, какую-нибудь красивую отдушину иметь. Переносить взгляд с кипящего борща на рыдающих красавцев — тренинг для психики. Иначе сопли младшенького и выкрутасы старшенькой фазу в голове сдвинут напрочь.

Михалыч жил размеренно, солидно и можно сказать счастливо во втором браке. Первый — сумасбродный, со стервозной нервозностью, как ему удачно придумалось для описания процесса — удачно развалился через три с половиной года. Главное, безо всяких последствий. Детей завести не успели, добра — не нажили. Сходили в суд и на взаимодобровольных началах исправили ошибки в паспортах. А вскоре он получил новый (сменял по возрасту), и вообще оказался чист, как родниковая слеза.

Десяток лет понаслаждался свободой самодостаточного, вполне обеспеченного человека. А потом, вняв разлитым в воздухе флюидам «парности», обзавелся семьей. Завели, как положено, мальчика и девочку, купили машину, отстроили дачу, и жизнь, казалось, удалась получше, чем в самом распрекрасном мексиканском сериале

— Ну, дом у них в два этажа, а ты представь, сколь бы тебе мыть? — Михалыч подначивал жену, сидевшую со штопкой перед телевизором, периодически вытиравшую красные глаза дочкиными колготками. — Все красиво, а сколько страданий, рыданий и прочей билиберды? Так ведь долго не протянешь, быстренько в могилу сковырнешься. Главное в здоровье что? Нервы. Крепкая психика. А они, известно, от налаженного быта. От лада в семье. От уважения супругов, наконец.

Жена благодарно поднимала глаза на Михалыча, понимающе поддакивала. Соглашалась со всем и… снова переводила взгляд на экран, где закручивалась очередная трагедия.

Как-то на работе, в свободное время, ради любопытства, ткнул в поисковике на компьютере фамилию своей первой, девичью. Фамилия незатертая, выскочило немного. Один — вспомнил — родной братишка ее, младший, с которым они очень даже сошлись.

Написал. Как вы там. Как моя бывшая? Просто интересно — ничего личного.

Ответ на следующий день получил. Вспоминаю вас, вы для меня такой были… Казались прям… А сестра замуж вышла, сын у них. Живут, правда, не очень, в Москве. Проблемы у них.

Целый день эта пара неуклюжих строчек в голове стучалась. Кумиром для пацана, видимо, был. А что? Молодой, красивый, модный. На гитаре играл. Мотоцикл имел. Анекдотами сыпал да независимостью бравировал. Для малышни — герой из героев!

Приятно. Грудь от гордости распирало. Даже вспомнилась какая-то древняя, неизвестно где и когда слыханная песня: а бы-ли и мы-ы-ы рысаками, которую Михалыч с удовольствием гундосил, когда в кабинете никого не было

Вторая часть электронного письмеца, наоборот, сжимала грудь и тянула в районе сердца каким мятным холодком. Замуж вышла? Это ж кого она такого хорошего нашла? И сына быстрехонько родила? А он уж думал, что вообще неспособна. Три с половиной года чего впустую? Хотя, кажется, не хотели ведь… Точно, на аборт ее возил.

Одно отпускало — неладно что-то у них. Может, мужик пьет? Или гуляет? А скорее всего, тюхля какой, нескладный. Таких ведь как Михалыч, деловых да хватких, поискать.

Да все равно. Как-то неприятно. Даже пожалеть можно.

Впрочем, чего там, столько лет прошло. Кончилось то кино. Если только повтор посмотреть? Просто так. Ради любопытства.

Михалыч представил, как приходит в квартиру к первой жене с большущим букетом и дорогущим коньяком, как сидят втроем и мирно беседуют. Муж его жены нервно суетится, а он, Михалыч, снисходительно оглядывает их скромную московскую комнатенку, широкими мазками рисует свое материально благополучие и семейное счастье. И украдкой наблюдает, как прощенная предательница незаметно сравнивает двух мужиков в пользу, понятно, кого.