Андрей Латыголец - «Годзилла»

Пару раз ко мне приезжали девахи, которых я в своё время клеил на пару перепихонов, однако при встрече на КПП думал лишь о еде. Некоторые уже успели обзавестись семейством, но всё же мне было приятно, что они нашли для меня время и приехали в гости. Некоторые из них говорили, что я совершенно не изменился. И это добавляло плюс в мою эгоцентричную карму.

Приезжала и Даша с нашими общими подругами. Мне было весьма забавно слушать их пустые разговоры, на этом фоне я всё же ощущал в себе существенные перемены.

В первые месяцы службы, когда было время, я даже писал некоторым барышням письма, выражая свою скуку по дому и другим обыденным вещам. Ответы приходили с завидной регулярностью, и я с интересом читал их по дороге в караулку, положив под устав. Гражданка пахла духами запаха роз. Мой член набухал и я снова возвращался к своим минорным мотивам, вспоминая ту, от которой решил укрыться в этих стенах.

Часто приезжал и лучший друг. Видеть его было особенно приятно, ему даже не нужно было ничего привозить. Обычное общение, новости, трёп, который позволял отстраниться от армейских невзгод и ущемлений. Забыться на пару часов и просто послушать бесконечные истории о гражданке…

Мои близкие товарищи, по большей части, вели на свободе нищебродский образ жизни, мало кто работал, поэтому пару «сникерсов» от них было сродни чуду.

Такие угощения я моментально прятал в берцы, и, говоря «фазанам», что приятели приехали с пустыми руками, быстро прошмыгивал на долбаны, заранее подмигнув близстоящим пацанам своего периода.

В тот раз под руку попался Индюков и Чучвага. Я зашёл в кабинку и закрыл за собой на шпингалет дверцу очка. Немного погодя за мной в туалет один за одним прошли попавшиеся счастливчики. В роте Индюк и Чукча раступились не хуже нашего и тут же разместились в кабинках по соседству.

Я извлёк из берцев по «сникерсу» и через верх подал каждому это великолепное по меркам «слонячки» яство.

Я вгрызался в уже слегка расставший от трения шоколадный батончик, совершенно невзирая на окружающие меня запахи. Аромат лакомства распространился по всему моему телу и я даже немного осел на унитазе, как будто меня охватила продолжительная поллюция.

— Никогда не думал, что вот так буду «сникерс» на толчке хавать, — услышал я голос Чучваги.

— Тише ты там, дебильный! — осёк его Индюков.

***

Каждый месяц нас тягали на полигоны. Зимой казалось сущим адом прыгать по сугробам, сдавать нормативы и стрелять по мишеням в поле. Одно радовало: дорога туда и обратно в большом и тёплом автобусе. Можно порубиться и посмотреть на город, проезжая по маршруту от части в другой его конец.

В один из таких выездов я сел вместе с Индюком. Этот малый практически не сползал с тумбы, прибывая дневальным в роте. Каждый раз, когда мы отправлялись на стрельбище, он ходил в столовую к нашим пекарям за гренками и сладким чаем. Мы сели вместе и он поставил вещмешок с сухарями подле своих ног. Спереди и позади нас сидели дремлющие «фазаны», но его это ни чуть не останавливало. Индюк ловко развязали лейца и, запустив внутрь свою увесистую пятерню, достал нам по гренке. Это было объедение. Хрустя хлебом за щекой и поглядывая в окно, мы молча улыбались друг другу.

Под конец пути Паха обнаглел до того, что рассовал пару гренок по своим карманам и отхлебнул из бидона горячего, сладкого чаю.

На полигоне стоял холод собачий. Мы отрабатывали норматив стрельбы по возникающим целям. Сдавали по парам. Получили магазин с девятью патронами и выстроились в колону один за одним. Далее по команде следовало подбежать к указанному месту, где уже стояли лейтёхи Лёва и Секач. Лечь на изготовку. Прицелиться. В это мгновение в поле появлялась мишень. Таких было три. Потом команда открыть огонь.

Моя мишень появилась в ста метрах. Я прицелился и пальнул.

— Мимо, — подытожил Лёва.

Следующая возникла немного дальше. Нужно было встать на колено и уложить её всеми правдами и неправдами. Я прицелился и снова промазал.

Третью мишень я даже и не заметил. Моё зрение за эти месяца изрядно упало и я, чтобы выпустить оставшиеся патроны, стрельнул короткой очередью в чистое поле.

Помню, как командир батальон майор Рысюк недовольно матюгался о том, что в армии теперь совсем разучились стрелять и сетовал на убогое поколение нулевых.

Из роты в мишень попало всего несколько человек и это было весьма плохим показателем для батальона охраны. Студнев прятал за теплый воротом бушлата красные лопоухие уши, Вера, скривив недовольное лицо, с негодованием поглядывал в нашу сторону.

Вечером он был ответственным по роте и я слышал, как после отбоя в его канцелярии был основательно прокачан весь сержантский состав. Были слышны удары с ноги по рёбрам. Доносились частые вскрики Тавстуя и Кесаря.

***

10 апреля перешли на летнюю форму одежды. Сбросили бушлаты и шапки-ушынки, напялив взамен на лысые головы идиотские кепки. Новые «слонячие» козырьки весьма походили на головные уборы французской жандармерии. На фоне изношенных и выцветших кепок «фазанов» они выглядели довольно неплохо, и Кесарь тут же решил исправить ситуацию. Вечером после пайки он лично прошёлся по нашим стульям, на которые аккуратно укладывалась форма, сперва разбросав её по взлётке и измял руками кепку каждого «слона». Мою Кесарь мял с особым трепетам, даже сломал козырёк. Отбирать и меняться кепками было на строго запрещено, за это комбат отправлял на кичман, да и Станок следил, поэтому «фазаны» находили иную уловку. Нам, «слонам», пока было не положено в чём-то превосходить бывалых бойцов, а напротив, блистать во всю своей убогостью и ограниченностью. Кепки стали перекосабоченными и однообразными, разве что их отличал более насыщенный зелёный цвет.

Когда снег окончательно растаял, нас часто стали гонять на дровяной. Это место находилось за клубом, на небольшой опушке с парою сосен, рядом с кинологическим вольером. Там стояла большая гряда замёрзших поленьев и мы выбивая их из её плотных краёв, вытягивали и кололи дрова, заготавливая топливо для растопки офицерской бани и полигонов.

Обычно, к нам приставляли сержантиков и пару «фазанов». Часто ставили гэрэушников.

Сержант Пушка был по большей части молчуном, но работать заставлял. Ставил на фишку Ветраша или Коряго и тупился в телефоне.

С ним было легко договориться сбегать в чифан, правда, нужно было скинуться «на пожрать». Бегал всегда Игнат, довольно хорошо освоив это ремесло в караулке, легально сходить в чифан ему не составляла труда.

Мы рубили дрова. Воздух был чист, а за бетонным забором проезжали машины, город не спал и не спала одинокая хрущёвка, примостившаяся рядом с частью. Уныло прохаживали старушки, пенсионеры и всевозможные бичуганы.