Светлана Фетисова - Зеленое платье Надежды

— А кто не грешен? Я хочу чтобы ты была счастлива… во всяком случае, счастливей меня.

— Мам…

— А что «мам»? Это правда, я не хочу чтобы ты была матерью — одиночкой, но одновременно я не хочу, чтобы ты жила с каким-нибудь уродом, ради сохранения семьи, нет. Я хочу чтобы ты была счастлива по-настоящему, а это очень трудно, нужно много работать. В общем, это я к тому, чтобы ты не пугалась трудностей, а смело шагала вперёд, ведь преодолеть страх это самое важное. «Смелость города берёт» — слыхала такое выражение? Я не призываю тебя быть хамкой, а просто, не останавливаясь, шагать вперёд, понимаешь?

— Да, мам.

— Ну, и хорошо. Когда ты собираешься запекать утку? Я спрашиваю, потому что мне тоже нужна будет духовка.

— Завтра буду. Мам, мне не хочется идти к Лариске.

— Почему? Я тебе о чём только что говорила?

— Я ничего не боюсь, во всяком случае в Ларискином доме, просто не хочется.

— Ну, смотри сама. Я с тобой остаться не смогу…

— Не надо.

— А ты обещай подумать ещё раз. Ладно?

— Хорошо.

Ей действительно не хотелось идти к старым школьным друзьям, там она всех знала и ей с ними было хорошо, но слишком спокойно, а ей сейчас хотелось бури.

— Я буду смелой.

Глубоко вздохнув, Надя набрала номер телефона Толика, с замиранием сердца ждала соединения, но он оказался «не доступен», что её взбесило. Она перепрыгнула через свой страх, а он видите ли не доступен, какая наглость!

Она отключила телефон и продолжила убираться.

А Толик в это время спал, нельзя сказать, что безмятежно, но спал, не подозревая о бушевавших штормах над его головой. После расставания с Надеждой, он в смятении прошёл пешком полгорода и очутился дома только утром. И теперь с большим трудом выкарабкивался из тревожного сна.

То ли день, то ли вечер, угнетающая и безжизненная серость вполне соответствовала настроению проснувшегося Толика. Сквозь пелену дремоты, проступили события прошлой ночи и сон как рукой сняло.

«Кошмар. Ужас. Как быть? Надо же что-то делать. А что?»

Желание что-то делать запустило механизм мышечных реакций, всё тело напряглось. Толик отбросил подушку, одеяло и резко вскочил. Он возбуждённо побегал кругами и открыл окно, в комнату проник бодрящий морозный воздух.

«Она мне этого никогда не простит».

Не взирая на обещание данное родителям, не курить в комнате, он не смог сдержаться и закурил, по пояс высунувшись в окно. Снаружи всё было, как обычно в зимний день. Внизу суетились люди, проезжали машины. Мир был серым, как его тоска. Сигарета не принесла никакого удовлетворения, с таким же успехом можно было пожевать земли, а вот свежий снег, собранный с отливов окна, умыл лицо и охладил пыл. Вода, стекающая по щекам, холодила кожу, как непролитые слёзы. Толик закрыл глаза и подставил мокрое лицо ветру, постепенно он почувствовал облегчение.

«Нет, конечно, откладывать можно бесконечно, но сначала всё-таки придётся попросить прощения».

Порывшись в карманах, он нашёл телефон без признаков жизни, он совсем забыл, что избавился от симкарты. Надо было срочно раздобыть новую.

Сидящие перед телевизором родители очень удивились, когда мимо них, одеваясь на ходу и бормоча что-то себе под нос, проскочил их сын. Хлопнула входная дверь и они переглянулись.

— Куда это он?

Майя Фёдоровна пожала плечами и зашла в комнату сына.

— Он опять здесь курил.

— А ты знаешь, во сколько он пришёл домой?

— Знаю, очень поздно.

— Нет, очень рано.

— Тебе лишь бы по твоему.

Константин Викторович скорчил гримасу, спорить с женой было бесполезно, он уже не делал этого лет двадцать.

— Я волнуюсь за него.

— А ты думаешь, что я…

Хлопнула входная дверь и их сын проследовал обратно в свою комнату, раздеваясь на ходу. Он поставил телефон на зарядку, затем в задумчивости прошёл несколько раз от балкона на кухне до окна в спальне родителей, это была самая длинная траектория в квартире. Майя Фёдоровна попыталась заговорить с сыном, но он лишь отмахнулся, затем заперся в своей комнате.

Несколько минут Толик смотрел на заряжающийся телефон, как-будто это было важно, затем решился и набрал номер телефона Надежды. Он перестал дышать… увы, абонент временно недоступен.

Сначала он с облегчением выдохнул, как будто откладывалась его казнь, затем понял, что потом, может быть слишком поздно.

Толик решительно направился в ванную и, несмотря на протесты родителей, заперся там. Обычно это помогало. Он разлил по ванночкам реактивы и проявители, приготовил плёнки, но успокоится не мог и понял, что сейчас это не поможет и всё убрал обратно.

Притихшие родители делали вид, что происходящее на экране телевизора им гораздо интереснее, чем метания сына. Толик путано объяснил им, что хочет чем-нибудь заняться и срочно, но не фотографией, не компьютером, не чтением книг, а чем нибудь эдаким. На что отец заметил, что, кстати, на шкафу пылится его некогда любимый транзистор, который дожидается ремонта третий год. А мать сразу припомнила машинку для закатывания солений, которая находилась в таком же положении.

Сын даже не счёл нужным ответить на подобные предложения, лишь отмахнулся и вышел. Такие бытовые подвиги ему сейчас были мелковаты, ему бы «саблю, да коня, да на линию огня», а семейные делишки слишком ничтожны для его рвущегося наружу отчаянья. Некоторе время он провёл за наблюдением круговорота мокрого белья в стиральной машине, затем всполошился, как застигнутый врасплох фазан и снова забегал по квартире.

Абонент по прежнему был не доступен. От еды Толик отказался.

Глубокой ночью Майя Фёдоровна проснулась от странных звуков, повинуясь инстинкту, она двинулась к их источнику. Она была чрезвычайно удивлена, обнаружив в ванной сына, растягивающего меха старого дедовского аккордеона, который издавал поразительно заунывные звуки, похожие на вой ветра в печной трубе.

Уже к четырём часам дня всё было готово: утка, запечённая в колесиках апельсина, большое овальное блюдо холодца, украшенное морковью и зеленью, а также пластиковые контейнеры с салатами.

Надя не любила откладывать дела на потом, даже наооборот, стремилась сделать их побыстрее, чтобы почувствовать себя свободной от обязательств. Теперь, в оставшееся до наступления Нового года несколько часов, можно было заняться чем-то приятным. Небольшая ёлочка, поставленная в простую кастрюлю с водой, ждала когда до неё дойдет очередь среди множества праздничных забот. Зоя Сергеевна оставила это удовольствие дочери, а сама что-то строчила на швейной машинке.

Обувная коробка со старыми игрушками, была кладом, куда каждый член семьи на протяжении нескольких десятков лет покупал что-то понравившееся ему, начиная с бабушки Софьи. Здесь в уютных колыбельках из ваты лежали хрупкие сокровища: самолетик с красной звездой, румяная Снегурочка, снеговики и зайки, овощи и фрукты. Вот эту кукурузину, например, купил ещё отец Надежды где-то на Дальнем востоке, а этот маленький гномик достался в подарок от дяди, который привез игрушку из Германии после войны. Вот такая вот история с географией в одной коробке. Но годы взаперти давали себя знать, кое-где на блестящих боках шаров проступили темные возрастные пятна, кое-где облупилась краска.