Лора Сегал - Полкоролевства

— Бенедикт, ты помнишь, как мы с папой взяли тебя в Вашингтон и там пошли в Верховный суд?

— Вашингтон? Помню, конечно. Мама, что-нибудь случилось?

— Только то, что они не желают объяснить мне числовой код на доске. Что значит этот код рядом с моей фамилией?

— Похоже на сегодняшнюю дату и время обращения к врачу. Почему этот мужчина кричит?

— И они не дают мне прочитать, что написано на моей табличке.

— Дай-ка посмотрю. Давление сто тридцать на семьдесят пять — по-моему, хорошее давление, а? Температура тридцать шесть и семь, хорошая температура. И дышишь ты хорошо. Послушай, мама, Джо просит, чтобы утром, когда выпишешься, ты оставалась в приемном покое. Хочет опросить тебя до того, как сам поступит сюда. Он решил провести совещание с персоналом клиники в кафетерии. Его последний заскок: общественное место труднее нафаршировать жучками, чем кабинет Хаддада. О! Привет! — сказал Бенедикт, завидев красавицу Мириам Хаддад.

— Привет, — сказала доктор. — Как идут дела? — спросила она Люси.

— Почему этот мужчина кричит? — спросил ее Бенедикт.

Доктор Хаддад смотрела на дверь — в нее входили все новые пациенты — и велела санитару выкатить койки в соседние коридоры.

— Если у вас есть богатые знакомые, которые захотели бы внести пожертвования на приличное отделение неотложной помощи, пришлите их ко мне.

— Куда вы меня везете! — кричала Ида Фаркаш.

— Всего лишь за эту дверь, — сказал санитар.

— А она почему остается? — провыла скрюченная старуха, впившись глазами в Люси.

Энстис Адамс вкололи успокоительное, и она забылась блаженным сном, а Любе предложили выйти и посидеть в приемном покое. Сестер Самсона Горница попросили уйти, а утром они смогут посетить брата в реабилитационном отделении Центра престарелых.

— Почему они не дадут ему успокоительное? — Бенедикт поморщился от крика, долетавшего из палаты на другом конце отделения; он все больше походил на рев быка.

— Он обезумел от этой раны на голове, — объяснила доктор Хаддад.

— Неужели ему нельзя что-то дать?

— Только после осмотра доктором Стимсоном — он, кстати, хочет присутствовать на вашем совещании.

— Которое состоится в кафетерии, — сказал Бенедикт. — Этот крик невыносимо слушать…

— Такой крик, — сообщила доктор Хаддад, — издают те, кто выносит невыносимое. Извините, я должна идти. — И она присоединилась к большой группе врачей и сестер, собравшихся в палате, откуда этот рев, казалось, будет вырываться до утра.

— Не могу поверить, что ему нельзя дать хоть что-нибудь! — сказал Бенедикт.

Люси велела ему идти домой.

— Правда, иди. Передай привет Гретель. Увидимся утром.

— Телефон у тебя?

— Да, но в неотложном им нельзя пользоваться. Иди же, Бенедикт!

По пути к выходу Бенедикту случилось быть свидетелем еще одной заварухи в приемном покое. Сестра на приеме уже сообщила, что пациент невменяем, и послала за помощью. Люди в переполненном помещении наблюдали, как молодой охранник безуспешно старался помешать коренастой низкорослой Любе сбросить с себя остатки нижнего белья. Он закутал ее в свою форменную куртку, пытаясь прикрыть повисшие сплющенными тыквами груди, интригующую складку на животе, одновременно упрятать квадратные ягодицы и при этом самому никак не прикоснуться к обильной розовой старческой плоти.

Утро в отделении неотложной помощи — вся техника оцепенела, молчат телефоны, замерли компьютеры. Мужчина с раной головы, всю ночь издававший рев, то ли заснул, то ли умер. Скрюченная старушонка Ида, плакавшая молодая женщина, блевавшая толстая девочка, невиданно высокий старик с добрым разбитым лицом, спятившая древняя Энстис — помогли ли им врачи? А чернокожий парень с переломами и его девушка? Люси так и не узнает, что с ними стало.

Сестра-Индианка и Премиленькая Сестра уже на пути к выходу остановились пощебетать с сестрой, заступившей на дневное дежурство: Шарин родила мальчика! Три кило двести граммов, пятьдесят шесть сантиметров. Ночные сестры ушли. Дневная направилась к Люси, и Люси сказала:

— Мне нужно в туалет.

Сестра прикрепила снимок новорожденного к колонне у локтя Люси и сказала:

— Сейчас, я только сниму пальто.

Потом исчезла и больше не возвращалась.

Люси соскользнула с койки, но Тротвуд с сумкой, уже перекинутой через плечо, успела ее перехватить:

— Вам нельзя самой вставать с постели!

— Мне надо в уборную.

— Вы не должны вставать.

— Я звала. Никто не подошел.

— Вернитесь на кровать, — сказала Тротвуд и, как и прочие, отправилась домой.

Бенедикт позвонил в офис.

— Моя мать пришла?

— То есть как это? Она в неотложном, — сказал Эл.

— Но ее здесь нет. Мы с Джо в приемном покое. Я ее предупредил, что Джо хочет с ней поговорить перед тем, как поступит в отделение. Сестры не знали, что ее нет в отделении. Дежурный на выписке ее не видел. Домой она не пошла, я туда все время названиваю. Поэтому слушай. Джо вот-вот поступит в отделение, и время совещания с доктором Стимсоном и обоими Хаддадами мы определим только после того, как узнаем, когда его выпишут. Если Люси придет в офис или позвонит, скажи ей, чтобы она перезвонила мне или позвони мне сам.

— А то.

Люси заглянула в почтовый ящик — от Мори ничего — и поднялась к себе; на автоответчике тоже ничего, кроме пары сообщений от Бенедикта: «Мама, привет. Ты забыла, что Джо хотел поговорить с тобой, прежде чем поступить в неотложное? Почему ты его не дождалась? Перезвони».

Зазвонил телефон. Она не ответила. «Мама? Мама! Позвони, когда прослушаешь это сообщение».

Утро Люси провела у себя в кабинете. Две полки изданных книг. Папку, где было собрано все, что она не смогла опубликовать, она переложила в СОБСТВЕННОСТЬ ПАЦИЕНТ.

Телефон звонил.

— Мама?

Люси не ответила.

Когда Бенедикт позвонил около полудня и услышал гудки «занято», он почувствовал облегчение: мама, должно быть, дома. Через десять минут он перезвонил — должно быть, только что ушла. Он оставил очередное сообщение на автоответчике.

Люси втащила СОБСТВЕННОСТЬ ПАЦИЕНТ на третий этаж в скромный офис «Мэгэзин». Старый диван со сломанной спинкой пропах плесенью, но девица была новой. Мори в офисе не оказалось, и его не ожидали. Нет, спасибо, ничего передавать не надо. Благодарю, я ничего не оставлю.

Она стащила сумку вниз и взяла такси до дома Мори. Дверь открыла Шари, его дочь.

— Папа в Санкт-Петербурге с компанией писателей и прочей публикой.

— Как же, как же, писатели и прочая публика. В Санкт-Петербурге. А твоя мама с ним?

— Мама? Боже, нет конечно. Она терпеть не может эти папины развлечения за казенный счет. Милая мама, дала мне передышку. Взяла обоих детей на день рождения Джорджа Кэмерона. — И Шари показала пальцем на дом напротив.