Лора Сегал - Полкоролевства

Самсон Горвиц лежал на пустом пляже — продрогший, измученный, потерявший надежду. Слезы лились, высыхали, лились снова, небо понемногу светлело — посерело, засеребрилось, — но ему не было до этого дела.

Бегун был довольно далеко, он бежал у самой воды, вдоль маленьких волн, словно любовно прорисованных заостренным карандашом. Мирные и прозрачные, они увеличивали все, что под ними, — полоску водорослей, изгибы раковины, оставленной ее обитателем. Горизонт еще только начал разбрызгивать иглы света в зябком воздухе — странное время выбрал седой толстяк в стариковских плавках, чтобы, сунув под голову рубашку, задремать, раскинув ноги, у самой воды, будто какой-то хлам, выброшенный на берег приливом. Почему, вопрошал себя бегун — как делал это каждое утро, вовсе не стремясь докопаться до ответа, — почему первый утренний свет так безупречно бел и какая химия в более поздние часы примешивает к нему золото? Он продолжал бег, но то и дело оглядывался туда, где на песке навзничь лежал толстяк, так неподвижно, что напоминал скорее неодушевленный предмет, чем спящего человека. Бегун повернул обратно.

Глаза старика были открыты, и в них застыл вполне осмысленный ужас. В правом углу рта пузырилась слюна. Из ослепительного белого света над ним склонился человек, и Самсон Горвиц сказал ему: «Я не могу двигаться!» Подумал, что сказал.

Один, два, три. Он чувствовал, что его подняли, он лежал на белой постели, и она быстро и плавно уносила его куда-то. Белые фигуры, мужские и женские, окружали его, склонялись над ним. Самсон хоть и знал, что беспомощно улыбается — тепло и сухо, какая благодать! — не мог удержаться от широкой улыбки.

В Гленшорской больнице его состояние стабилизировали. В намокшем бумажнике, найденном в нагрудном кармане мокрой рубашки, оказались сведения, которые помогли отыскать и известить его сестру, живущую в городе. А потом больного перевезли в клинику получше — «Ливанские кедры».

Распорядилась ли доктор Хаддад отвезти Люси обратно в общую зону, чтобы та продолжила наблюдение, или понадобилось место для койки с поднятыми бортами, в которой лежал, закрыв глаза, переломанный чернокожий парень? Рядом шла девушка, перекинув через руку его коричневую кожаную куртку.

— Даже не пытайтесь его раздеть, — сказала доктор Хаддад Премиленькой Сестре, и за ними закрылся занавес.

— Что с ним? — спросила Люси сестру, когда та через несколько минут вышла из палаты.

— Вам лучше этого не знать, — ответила сестра и заторопилась по своим делам.

И здесь нашлось что почитать — кто-то когда-то вывесил все эти бумажки на несущей колонне слева от Люси, и никто не удосужился их снять. Люси прочла каждое слово на каждом листке, включая крошечный логотип принтера слева внизу. Списки, памятки, предупреждения. Открытка с синим-пресиним океаном, ее она изучила в подробностях: точно таким был океан на Багамах, где они с Берти провели медовый месяц. Рождественские котята с пуансеттиями, моментальный снимок чьего-то настоящего кота, малышка в капоре — сейчас уж, верно, в детском саду, а то и школу заканчивает. Групповая фотография санитарок в полосатых халатах, все дружно улыбаются. Когда Бенедикт окончил школу, они взяли его в Вашингтон, стены коридора в Верховном суде были увешаны ежегодными групповыми снимками судей в мантиях, передний ряд сидит, задний стоит. Берти определил, в какой год фотограф в первый раз сказал судьям: «Улыбочку». Шутник Берти.

Люси посмотрела налево, ища глазами ту молодую женщину, которая плакала. Может быть, она уснула?

Она искала, за чем бы еще понаблюдать. На стене полки с папками. Ярлыки сложились в цветной узор. Нет ли там чего-то, что она должна обнаружить? Люси понимала, что не слезет с койки в оголяющем спину халате, не сделает эти несколько шагов до полок, не сможет прочитать или переписать содержимое хотя бы одной из всех этих папок.

Люси представила, что и Мори не читает ни одной из рукописей, скапливающихся на полке в его кабинете.

Что Сестра-Индианка пишет на зеленой доске?

— А что означают эти номера рядом с фамилиями? — спросила она.

Сестра прекратила писать, повернулась на голос, посмотрела на Люси.

— Что вы называете номерами? — сказала она, снова повернулась к доске, добавила запятую, несколько цифр и поспешила к доктору Стимсону — вылитому консультанту Люси по налогам: он ее позвал.

Люси взяла планшет с зажимом, который лежал на простыне, прикрывающей ее ноги, но возникшая рядом Тротвуд выхватила его из рук Люси и прикрепила к изножью койки, куда ей было не дотянуться.

— Почему мне нельзя прочитать, что там написано? — спросила Люси, но Тротвуд уже бежала по своим делам.

Облегчение — хоть что-то происходит: колесики ее койки отказываются ехать вбок, чтобы освободить место для каталки со скрюченной старухой. Очков на ней не было, и она таращила на Люси чудесные черные глаза:

— Кто-то явно поговорил с Гертой, иначе она бы не сказала, что я могу прийти, если захочу. Я ответила, спасибо, не надо, а она мне: «Будет тебе, ведь я тебя приглашаю, разве нет?» А я ей: «Я вообще не желаю идти на твою вечеринку». Попроси она меня как положено, думаю, я бы пошла, а она просто: «Если хочешь, приходи», а так не положено, вот я и сказала: «Говорю же тебе, я вообще не хочу идти», а она: «Ну, как знаешь», и больше уже не просила. Польди пошла на эту вечеринку, а она даже не училась с Гертой в одном классе. Польди никогда не брала меня к мисс Маргейт.

Люси хотела, чтобы она наконец умолкла и можно было разобрать, о чем так горячо говорит низенькая плотная женщина, в чьей речи было так много согласных, что Люси не сразу распознала английский язык. Женщина толкала инвалидную коляску, в которой сидела древняя старуха с ослепительно белыми сединами и крупным носом, облаченная в отлично скроенный костюм. Втянутые щеки обнажали изящной лепки скулы.

— Энстис Адамс! — доктор с роскошной шевелюрой подошел и взял ее за руку. — Да вы у нас завсегдатай! Люба, что стряслось?

— Она обратно голову зашибла!

— Не смей, не смей, не смей говорить, что я голову ударила.

— Прям на лестнице зашибла!

— Дайте-ка мне вот ту каталку, — сказал доктор. — Посмотрим вашу голову.

— Она спрятала мои туфли.

Люси выбралась из ямы, в которой кто-то кричал. Она открыла глаза — рядом стоял Бенедикт, и кто-то кричал.

— Я просто прикрыла глаза. — Люси не хотела, чтобы он подумал, будто разбудил ее.

— Я только что вошел! — Бенедикт не хотел, чтобы она подумала, будто заставила его стоять и ждать. — Что-нибудь обнаружила? Что-нибудь, стоящее внимания?

— Разве предполагается, что мы знакомы?

— Господи! Просто сын навещает мать в неотложном. Ты с Хаддад встречалась?