Лора Сегал - Полкоролевства

— Кошмар! — сказала Люси. — Который час? У меня встреча в кафетерии «Ливанских кедров».

Старые подруги распрощались. Люси подняла СОБСТВЕННОСТЬ ПАЦИЕНТ, крикнула «Большое спасибо!» маме именинника и закрыла за собой дверь.

Кафетерий было не узнать. Теперь это был ресторанный дворик в форме подковы с барами национальной кухни — ничего общего с заведением, где Люси сидела с чашкой кофе и бутербродом, ожидая, когда Берти привезут после очередного анализа или процедуры, которая пошла не так и ее пришлось повторить. Не волнуйтесь, говорил врач, мы такие проводим по две-три на дню. Иногда с ней сидел Бенедикт.

Люси пыталась опознать стол, за которым сидела, сочиняя «Румпельштильцхена». Как странно — она даже не могла определить, в какую сторону она тогда смотрела. Она пришла рано, оказалась первой. Ни сотрудников «Компендиума», ни Хаддадов. Люси не знала Салмана Хаддада в лицо и не могла вспомнить имя главы отделения неотложной помощи. Она поместила СОБСТВЕННОСТЬ ПАЦИЕНТ на стол достаточного размера, чтобы занять его для участников совещания, а потом решила что-нибудь съесть.

Когда выбор слишком велик, хочется съесть что-нибудь привычное. Люси взяла чашку кофе, бутерброд с сыром, села и стала наблюдать за парой, которая стоя ожидала, когда низенькая — ростом с карлика — мексиканская официантка вытрет для них столик. Мужчина держал поднос, женщина несла его пиджак. Что натолкнуло Люси на мысль, что они пришли навестить пациента, не слишком близкого ни одному из них: то ли ее тетку, то ли его престарелую двоюродную сестру; может, то, что оба, ничего не обсуждая, решили поесть, а уже потом идти к своей машине? Люси и не думала подойти к ним с вопросом: «Простите, я не ошибусь, если скажу, что вам обоим близко к шестидесяти и вы живете не на Манхэттене?» Ее уверенность черпала силу исключительно в самой ее уверенности.

Люси наблюдала, как они молча ели, не поднимая глаз от тарелок. Что они могли увидеть в лицах друг друга или сказать друг другу, чего еще не увидели или не сказали давно и не один раз? Он опустил голову, чтобы сократить путь ложки от тарелки ко рту. Салат с цикорием и фасолевый суп из итальянского бара.

— Попробуешь? — спросила она.

— Гм. — Он открыл рот, и она осторожно направила вилку пасты с томатным соусом. — Угу.

Яблочный пирог, уже не из итальянского бара, они ели двумя вилками из одной тарелки; она оставила ему б о льшую половину.

Низенькая мексиканка — мексиканка ли? — очищала столик для корпулентного чернокожего папаши в деловом костюме и его сынишки, тоже принаряженного — как надеялась Люси, не для того, чтобы утешить больную маму. Отец вынул мобильник и набрал номер. Мальчик старательно полил кетчупом жареную картошку — каждый кусок, сверху и снизу, с одного бока и с другого, — нарисовал кетчупом петлю, а уже потом приступил к гамбургеру. Отец закончил разговор, взял кусок картошки из тарелки сына и набрал другой номер.

Два молодых блондина переставили тарелки с подносов на столик и достали смартфоны.

Отец закончил второй звонок и спросил сына, хочет ли тот мороженое. Мальчик сказал нет, не хочет. Отец поискал номер в своем телефоне, нашел, набрал — звонок деловой, сдержанный смешок. Мальчик передумал. Он хочет. Когда он вернулся с мороженым — похоже на ванильное с шоколадом, — отец все еще говорил по телефону. В растаявшей коричневой жиже мальчик рисовал петли и негромко гудел, подражая самолету.

Люси помахала усталой молодой женщине из отделения неотложной помощи. Красный свитер на этот раз надет не шиворот-навыворот. Мэгги подошла с чашкой кофе и села, не отрывая от нее глаз.

— Мы снова здесь, — сказала она. — А вчера, когда мы забрали маму домой, она была в порядке. Так казалось.

Илка Вайс лежала на диване, задрав ноги. Она попросила дать ей одеяло. Малыш Дэвид нетерпеливо помог его подоткнуть — закрыл бабушке ноги.

— Ну, рассказывай дальше, — попросил он.

— Дай бабушке отдохнуть, — сказала Мэгги.

Но Илка продолжила:

— Так вот, когда царь Давид снова отправился воевать с филистимлянами…

Мэгги прервала ее:

— Мама, мы с Джеффом не говорим Дэвиду о войнах.

— Мама, — сказал Дэвид, — ты иди. И Стиви возьми. Стиви, прекрати.

Крошка Стиви только-только научился переворачивать страницы и упражнялся на Библии короля Якова, лежащей у бабушки на коленях.

— Все в порядке, я помню эту историю. Но пусть мама и Стиви останутся, потому что мы подходим к о-о-очень плохому месту.

— Ну рассказывай же, — сказал Дэвид.

— Царь Давид, — продолжала Илка, — был великий воин, воин из воинов, но он постарел. Устал царь Давид. Копье стало для него слишком тяжелым. — Бабушка показала, с каким трудом престарелый царь поднимал копье. — И доспехи тоже стали слишком тяжелы. Когда царь взбирался на холм, ему приходилось хвататься за кустики, потому что он был уже не так тверд на ногах. Он останавливался, чтобы отдышаться, смотрел, как его обгоняют молодые воины, и его била дрожь, так он им завидовал, ох как он им завидовал, прямо до дрожи. Не могу сказать, была ли это хиатальная грыжа, сердечный приступ или паническая атака, потому что у всех трех симптомы одинаковые…

— И… — подсказал Дэвид.

— И филистимлянин из рода великанов по имени Иесвий опоясался новым мечом. А его копье весило триста сиклей. — Бабушка слегка помахала над головой, как бы изображая тяжеленное копье. — И он уже собирался поразить царя Давида, когда… Стиви, если ты не оставишь короля Якова в покое, бабушка не сможет проверить имя этого парня, вот он, в семнадцатом стихе: Авесса. Авесса подошел и убил Иесвия [26] Илка пересказывает эпизод из Второй книги Царств, 21:16-17. .

— Ну мама!

— Прости, — сказала Илка. — И воины царя Давида сказали царю Давиду: «Ты становишься обузой. В следующий раз ты не пойдешь на войну, останешься дома». И вот началась следующая война… — Илка виновато взглянула на дочь, — и там был еще один великан. У него было по шесть пальцев на каждой руке и по шесть на каждой ноге — сколько это всего, ну-ка?

— Двадцать четыре.

— Молодец. И этот великан с двадцатью четырьмя пальцами стал насмехаться над царем Давидом и дразнить его.

— Почему? — возмутился малыш.

— Почему? В самом деле, почему? — сказала бабушка. — Может быть, потому, что царь Давид был старым? Или потому, что он был иудеем? Или просто потому, что он был в другой команде? Но тут подоспел племянник царя Давида, его звали Ионафан, и свалил этого насмешника, этого великана на землю. Вышиб из него дух [27] Эпизод из Второй книги Царств, 21:20-21. .

— Им бы следовало попробовать договориться, — предположил малыш.