Хилари Мантел - Перемена климата

Каждый день подкидывает нам новый вызов. Некоторые считают, что человек, искренне и безоговорочно верящий, не подвержен смятению чувств. Лично я никогда не понимал, что такое безоговорочная вера; оговорки бывают всегда и везде, Господь или обстоятельства вечно вмешиваются, лишая цельности тот порядок, который ты установил для самого себя. Не стоит огульно принимать принципы и убеждения своего отца. Ты должен отыскать собственный путь. Пойми, конфликт сам по себе не означает отсутствие веры. Вполне возможно, это, осмелюсь заметить, признак духовного развития, свидетельство душевной эволюции. По крайней мере, если допустить, что тебя терзают исключительно психологическая совместимость и административные сложности, конфликт показывает, что ты перестал воспринимать мир вокруг как пространство, где для торжества справедливости хватает одних благих намерений.

Что касается вашей проблемы с одеялами, то вам, конечно, следует пройтись по домам местных жителей. Тебе не приходило в голову, что просьбы об одеялах могут быть лишь предлогом? Люди, приходящие в миссию, могут нуждаться в чем-то большем, однако им почему-то трудно завладеть твоим вниманием иным способом. Может статься, их беды — вовсе не материального свойства .

«Ну да, — подумал Ральф, откладывая письмо в сторону, — но кто я такой, чтобы разбираться в истинных потребностях местных?»

В кабинет вошла Анна.

— Я тебе помешала?

— Нет. Пришло письмо от дядюшки Джеймса.

— Прочту на досуге. — Ей не терпелось поделиться с мужем новостями. Дети из игровой группы хотели устроить концерт. Благотворительный женский фонд из Йобурга, как Элдреды на местный манер, привыкли называть Йоханнесбург, подарили миссии видавшую виды швейную машинку, и Анна собиралась шить костюмы для ребят. Мистер Ахмед с Найл-стрит уже пообещал отдать обрезки тканей.

Всю следующую неделю вечера оглашал стрекот швейной машинки. По крыше барабанил дождь, а по улицам бежали потоки красно-коричневой воды.

Еще через неделю Ральф застал Анну за поглаживанием рулона мягкой ткани: зеленого, можно сказать, илистого оттенка с цветочным узором.

— Мистер Ахмед прислал, — объяснила Анна. — Говорит, ткань с каким-то серьезным дефектом. Но мне все равно. Я сошью из нее замечательные шторы, если добуду плотный материал на подкладку. Ну, то есть если уговорю мистера Ахмеда поделиться.

— Начнешь прямо сейчас? Насколько я понимаю, с костюмами ты почти закончила. Если не устала, можно сесть сразу после ужина…

Анна покачала головой.

— У нас уже есть шторы, дорогой. Те, с солнечными вспышками. Люси Мойо сшила их собственными руками. А учителя воскресной школы скинулись между собой на покупку материала. — Она вздохнула. — Наверное, доброй христианке не пристало думать о таких пустяках.

— Не говори ерунды.

— Нет, отношение людей важнее. Отношение и чувства.

На этом разговор о новых шторах и закончился. Анна отрезала от рулона три ярда полотна, на которых дефект меньше всего бросался в глаза, и сшила себе юбку до лодыжек, присобранную в поясе.

— О, миссис Элдред! — одобрительно сказала Люси. — Экая вы мастерица. Даже в Париже вам не сшили бы лучше. Но вот ткань такая мрачная, просто позор. Хотя, конечно, мы должны довольствоваться тем, что посылает нам Господь.

Анна улыбнулась. Небо очистилось. Каждое утро их снова будило солнце, проникая в щель между шторами.

Ральф писал дядюшке Джеймсу:

Как прикажете жить? И каков праведный путь? Все чаще можно услышать, что жить надлежит так, как живут люди, которым ты служишь, что для христианина это единственный правильный выбор. Я сам отчасти разделяю эту точку зрения. С какой стати у меня должно быть больше денег и больше комфорта, чем у них? Как ты можешь рассчитывать на их уважение, если норовишь отделиться?

Но все же я не могу не сознавать, что эта идея чревата малоприятными последствиями .

(Тут ему вспомнился Коос, обедающий маисовой кашицей с подливой.)

Не уверен, что мне хватит мужества превратить теорию в практику .

Джеймс отвечал:

Ральф, у тебя что, много имущества, чтобы люди тебе завидовали? Нужно ли напоминать, что ты сейчас находишься в семи тысячах миль от родного дома? Возможно, сам ты не считаешь свой поступок слишком уж великой жертвой, но позволь сказать, что, даже если ты не скучаешь по нас, мы с твоей сестрой скучаем по тебе и очень часто говорим о вас. В своем письме ты сперва жалуешься на жизнь, на испытания и невзгоды, а сразу после принимаешься рассуждать так, словно нежишься в роскоши!

Допустим, ты примкнешь к людям, среди которых живешь, переселишься в хибару на чьем-то заднем дворе. Какую внятную пользу это принесет хоть кому-то? Да, ты почувствуешь себя лучше, на неделю или на две, но разве на кону стоят твои чувства? Когда же жизнь в лачуге станет невыносимой — а это произойдет очень быстро, — ты сможешь сбежать. В лучшем случае это будет эксперимент, продиктованный благими намерениями. Увы, людям вокруг тебя бежать некуда; их приговоры не предусматривают приостановления. Посему любые жесты такого рода с твоей стороны, вызванные стремлением соблюсти равенство, покажутся им оскорбительными. Ты свободен, ты волен уйти, а они — нет.

У тебя за спиной образование. У тебя белая кожа, и ты живешь в стране, где это является важнейшим условием. Даже возможности твоего тела, которое с детства хорошо питалось, отличают тебя от местных. Как ты вообще смеешь думать, что можешь стать одним из них? Если привилегия досталась, ее уже не отнять.

Ральф положил письмо дядюшки в ящик письменного стола. И снова вспомнил Кооса, надраивающего мылом кожу рук.

— Я снова поговорил с Дири, — сказал Ральф врачу. — И Анна тоже с нею говорила. Мы даже задумались, не похитить ли нам ее малыша и не принести ли к вам. С другой стороны, Дири взрослая, сама должна сообразить, что к чему. А может, вы как-нибудь заглянете в миссию? Правда, не могу даже вообразить, как нам оторвать младенца от матери, чтобы вы могли его осмотреть. Она постоянно таскает его на спине, с утра до вечера. По-моему, он так и умрет, бедняжка.

— Пообещайте ей укол, — ответил Коос. — Это должно помочь.

— Для нее или для младенца?

— Для обоих. Давайте — как это говорится? — давайте ловить на живца. Местные обожают уколы. Для них это главное лечение. Между прочим, я вынужден колоть направо и налево, потому что, если начну отказывать, они пойдут бог весть к кому, станут лечиться бог весть чем, и результат будет вполне предсказуемый.

— Но это же не совсем медицина. — Ральф нахмурился. — Вы просто потакаете желаниям людей…

Коос постучал себя по лбу:

— Ральфи, битва разворачивается вот тут. Вам известно, что у местных нет никакой веры в меня. Девушкам хочется знать, беременны они или нет; они отправляются к предсказателю на следующий же день после задержки, а тот говорит ровно то, что они хотят услышать, — да или нет, как пожелаете. Если он ошибется, девушка расстраивается, но со временем забывает. А если она придет ко мне, я ей скажу — извини, пока не знаю, приходи снова через два месяца. На меня начнут смотреть как на идиота. Эгей, глядите, вон идет тот глупый бур!