Владимир Минач - Избранное

Культура — это нечто большее, чем чтение книг, слушание музыки, посещение выставок и театров, и даже нечто большее, чем все это вместе взятое. Культура — это связь, единство, цельность или хотя бы стремление к цельности личности. В свою очередь, цельность человеческой личности — это опять же не просто сумма желательных качеств, а сложный комплекс взаимообусловленных связей. И вот при таком, более широком подходе я не вижу принципиального противоречия между профессионализмом, например, в области техники и культурой. Я думаю, что такая антитеза, известная, скажем, по Эренбургу, возникла из-за поверхностного восприятия действительности. Выдающийся математик культурен уже потому, что он — выдающийся математик, а все остальное — как правило, так оно и бывает — прикладывается. И если мы говорим о культуре, нам следует раздвинуть свои литературные рамки. Раз человек — плохой специалист, то он будет и плохим директором, а плохой директор не задумываясь спустит отходы в реку, даже если при этом он, по чистой случайности, обожает Баха.

Иногда я не могу избавиться от ощущения, что некоторые наши руководящие деятели, должностные лица и другие работники страдают неким, назовем это «баронским комплексом». Чтобы Вам было понятнее, поясню: кое-кто из поколения, видевшего в своем детстве фон-баронов, помнящего, как те разъезжали в каретах и жили в своих усадьбах, теперь и сами строят из себя господ. Сегодня, при социализме, некоторые, кажется, ни о чем другом и не мечтают, только бы возродить в себе этот комплекс. То есть построить себе дом, кататься в собственной машине, вести барский образ жизни. Социализм частенько становится для них лишь средством достижения этих целей. Какова же в этом случае ценность наших идеалов? Не кажется ли Вам, что некоторые люди в принципе не поняли сущности социализма? И с другой стороны — нет ли в этом и нашей вины?

Я мог бы назвать не один, а целую уйму комплексов — при таких «геологических сдвигах», иначе и быть не могло. Это, к примеру, комплекс страха перед бедностью, который у тех, кто ее испытал, ведет к невероятной гобсековской скаредности. Комплекс, о котором говорите Вы, несколько иной. Известный словацкий писатель когда-то назвал его «вымещением зла». Здесь словак как бы вымещает зло на истории, и как homo novus [93] Новый человек (лат.) . , в историческом смысле первопроходец, он немного смешон. Немного смешон и немного трогателен.

В одном из своих предыдущих выступлений на страницах «Нового слова» Вы сказали, что после пятидесяти лет писать прозу больше не будете. Вы по-прежнему придерживаетесь этих слов? Не охватил ли Вас здоровый творческий гнев, и нет ли у Вас планов снова сказать «слово о современности» в рассказе или романе?

«…iam nunquam carmina scribam» [94] Я уже никогда не стану писать стихи (лат.) . , нет я не в такой степени разгневан на действительность, чтобы изменить свое решение. Кроме того, я стал мудрее на несколько лет и это тоже предостерегает меня от обращения к художественной прозе.

Я хотел бы писать публицистические статьи — правда, не постоянно и не о чем попало. Потому что, как Вы сказали, во мне достаточно гнева на действительность. И тут я хотел бы вспомнить Гёте: «O Wirklichkeit, mich reizt deine böse Gestalt» [95] О действительность, меня не оставляет в покое твой недобрый лик (нем.) . .

1979

Перевод И. Сырковой.

Мечты всегда опережают действительность. В период между двумя мировыми войнами в среде художественной интеллигенции возникло стойкое убеждение, будто мировая культура пришла к извечной своей цели — к единству. Об этом говорили многие, пожалуй, всех определеннее Илья Эренбург. Думаю, однако, в этой убежденности, сколь бы прекрасной она ни была, заключалось больше иллюзии, нежели реального содержания. Порождалась иллюзия двумя причинами. Во-первых, писатели, все честные интеллигенты того времени объединились на общей платформе борьбы с фашизмом. Действительно, возник единый фронт — фронт гуманизма. Но это было единство людей, а не х у д о ж е с т в е н н ы х идей. И во-вторых, говоря «культура», «единая культура», нередко имели в виду лишь европейскую культуру, а то и вовсе сужали это понятие до рамок «парижской культуры».

Сегодня, когда радио- и телеволны с легкостью преодолевают любые расстояния, когда мир стал свидетелем небывалого информационного взрыва, со всей очевидностью обнаружилось, сколь многообразную и противоречивую картину являет собою мировая культура. Иначе, конечно, и быть не может. Но многообразие не должно превратиться в замкнутость и разделенность. Ибо единство культуры — это необходимое условие ее существования. Сегодня, в пору мощного развития технической цивилизации, в частности, мрачных ее порождений — средств массового уничтожения, особенно ясно, что жизнь может быть защищена только совместными усилиями. В этих усилиях всех людей свою роль призвана сыграть и единая мировая гуманистическая культура.

Но опять-таки не будем предаваться иллюзиям, не будем подменять действительность идеалом. Предстоит решить немало проблем. Целые регионы, такие, как Африка, Ближний Восток, развиваются как бы внутри самих себя, пока слабо ощущаются контакты с художественными идеями, возникающими в других частях планеты.

Конечно, эгоистические, если можно так выразиться, заблуждения всегда были присущи, прежде всего, европейской культуре, определенной ее части. Подобно известному герою Оскара Уайльда, она любовно всматривалась в собственное отражение, не желая замечать происходящего вокруг. Но сегодня, мне кажется, эпидемия нарциссизма начинает отчасти задевать и некоторые молодые литературы стран третьего мира.

И даже социалистические литературы, полагаю, не всегда в достаточной мере ощущают себя частицей мира. Об этом надо задуматься: ведь культура социализма есть совесть человечества, она предлагает людям новые идеи, несет свет добра и разума, и необходимо видеть и рассматривать со в мировом контексте. Для этого многое еще надо сделать.

В частности, развеять многочисленные мифы, сопровождающие ход развития социалистических культур. Эти мифы нагнетаются в капиталистических странах и отравляют сознание даже честных людей. Один из таких мифов, может быть, миф номер один, — легенда о несвободе писателя в наших странах. Как творится подобная легенда, нам хорошо известно, не последнюю роль здесь играют все те же средства массовой коммуникации. Мой родной город Братислава находится в близком соседстве с Веной, наши телеантенны принимают передачи австрийского телевидения. И нередко открываются внутренние механизмы идеологической пропаганды наших оппонентов, становятся видны методы и приемы сотворения мифов.