Захария Станку - Безумный лес

— Пожар! Пожар!

— Воры! Грабители!

— Разбойники!

Снова то в одной, то в другой части города раздавались слова песни «Проснись, румын!» в том же исполнении. Я издали различил голос Адамяна. Напрягши слух, уловил и голоса близнецов Мэтрэгунэ.

Через несколько дней я снова встретил Лэптурела. Он тоже заметил меня. Вылез из машины, велел шоферу подождать. С полчаса мы гуляли по Дунайскому проспекту. Потом он пригласил меня в «Тирольскую кондитерскую».

— Чем бы ты хотел полакомиться, голоштанник?

— Шоколадным пирожным.

Он подозвал официантку. Ущипнул ее. Девица засмеялась.

— Ах, господин Лэптурел…

— Для этого господина — шоколадное пирожное. Мне — шесть пирожных со взбитыми сливками.

— Неужели ты съешь все шесть?

Лэптурел печально кивнул головой и улыбнулся:

— Все шесть. Теперь, когда я у власти, нужно утолить давнишний голод. Наесться за всех голодных дедов и прадедов.

— Ты прав. Но смотри, не объешься. Желудок испортишь.

— Не беспокойся, я его уже опробовал. Выдержит.

Я принялся за шоколадное пирожное. Лэптурел пожирал сливочные.

— А вам трудновато придется, — сказал я. — Сторонники Авереску… Цэрэнисты… Консерваторы… Теперь вот появились еще националисты с Велинским… Беспорядки…

Его лицо посинело. Маленькие глазки, глубоко спрятанные под бровями, загорелись злобой.

— Беспорядки? Беспорядки, говоришь? У нас, в Телеормане? И как раз теперь, когда дядюшка Стэникэ Паляку стал министром? Погоди, я им всем покажу, почем фунт лиха! Они у меня живо образумятся. Всю жизнь помнить будут.

— И что же ты собираешься делать?

— Увидишь. Подожди несколько дней, все сам увидишь. А пока… Пока это тайна.

Казалось, теперь все на свете принадлежало жандармам. Их пищевой рацион был увеличен, увеличились и порции спиртного. Денежное содержание было удвоено. Новое обмундирование должно было придать им более представительный и внушительный вид. В городе стало известно, что им отдан приказ в случае необходимости без колебаний применять оружие против населения. Войска тоже заметно активизировались. Солдаты охраняли мосты и административные здания. Были выставлены караулы у домов Стэникэ Паляку, Олимпие Келу, Митицэ Быркэ и даже возле дома Лэптурела… Патрули не спускали глаз ни с одной улочки. Как-то случайно я встретил унтера Буртана, мужа моей бывшей невестки Сицы. Он еще больше растолстел. И казалось, пребывал на седьмом небе.

— Я получу еще одну награду, сударь мой…

— Браво, — сказал я насмешливо, — браво… А как поживает моя невестка Сица?

— Хорошо! Просто отлично. Развлекается с Филипаке. Твой друг — потрясающий парень. Жаль, что однорукий. Если бы не одна рука, из него вышел бы превосходный офицер.

Тимон и Гарофеску, чтобы придать себе храбрости и показать всему городу, что они у власти, уже не расставались с револьверами. То и дело вытаскивая револьверы из карманов, поигрывали ими и засовывали обратно.

— Пусть только кто-нибудь попробует к нам пристать — пристрелим на месте.

Старый, ветхий городок, затерявшийся среди Делиорманской равнины, переживал незабываемые дни и ночи. В то же время те села, где пропагандистам Стэникэ Паляку не удалось убедить крестьян перейти на сторону правительства, были объявлены очагами заразных болезней и поставлены под контроль войск.

— В Меригоале вспышка сыпного тифа.

— В Перете — холера.

— В Скриоаште свирепствует чума.

— А сибирской язвы еще нигде не обнаружено?

— Нет. Но и ее недолго ждать. Завтра-послезавтра и ее нашлет на села Кэлмэцуя его превосходительство господин министр Стэникэ Паляку.

Несмотря на все суровые меры, принятые Лэптурелом, однажды утром на стенах домов жители увидели маленькие красные воззвания:

Лэптурел рассвирепел. Приказал, чтобы маленькие красные воззвания были заклеены большими фотографиями министра из Руши-де-Веде.

— А ночью… Ночью я им покажу воззвания.

Ночью были арестованы все, в ком подозревали рабочих вожаков. Солдаты стреляли наугад. Прочесывали улицы и переулки. Напрасно! На следующее утро маленькие красные воззвания появились вновь.

— Ну, что ты теперь скажешь, Лэптурел?

Начальник канцелярии при Стэникэ Паляку скорчил гримасу.

— Начну расстреливать всех подряд.

— Кого это всех?

— Всех, кто попадется на месте преступления.

Вооруженные солдаты днем и ночью без отдыха обходили город. Случалось, какая-нибудь простушка взбиралась на изгородь и спрашивала:

— Что это вы так ретиво ищете, солдатики?

— Вчерашний день, девушка, вчерашний день…

— Ну, вчерашний день вам никогда не сыскать.

Митинги. Пустословие. Скандалы. Сломанные ребра. Разбитые головы. Аресты. И снова пустословие. И снова скандалы. И снова сломанные ребра, разбитые головы, аресты… Это можно пережить, видеть собственными глазами и все-таки не поверить, что так было.

Как-то вечером я повстречал Сэмынцэ. Он сказал, что вот уже несколько недель ездит каждое воскресенье к нам домой, в Омиду, повидаться с моей сестрой Елизабетой.

— Ты, видно, всерьез хочешь стать моим шурином!..

Чернявый ученик засмеялся:

— Почему бы нет?

Потом он спросил меня:

— Ты видел наши воззвания?

— Видел. Берегись, как бы тебя не застукали.

Сэмынцэ снова засмеялся:

— Меня? Это не так-то легко. Да если даже меня и схватят, ничего не изменится. Останутся другие. Нас много… Гораздо больше, чем думают барчуки.

В день выборов братья Арэпаши еще до рассвета вышли из дома с дубинками под мышкой. Теперь они все четверо стали верными псами Паляку и Лэптурела. Однорукий остался спать и проспал до вечера. Петрица, которой нездоровилось, отдыхала, лежа на спине.

Я принялся за чтение. Деспа, войдя ко мне в комнату, спросила:

— А ты не пойдешь голосовать?

— Нет. Не пойду.

— Жаль, что твой возраст еще не подошел.

— Почему жаль?

— Если бы ты пошел, глядишь, тебя бы там укокошили. Одним жалким Желтушным на свете стало бы меньше.

— Твои старшие братья пошли.

— Отчего бы им не пойти? Паляку обещал каждому по участку земли.

Выборы пришлись на воскресенье. День напитался кровью. Лэптурел реквизировал в городе все извозчичьи пролетки, и вооруженные дубинками молодчики его превосходительства носились от одного избирательного участка к другому. Выкручивали руки. Ломали ноги. Отбивали легкие. Проламывали головы. Многочисленным городским попам-бородачам теперь снова было кого отпевать и хоронить.

Через день бухарестские газеты возвестили о том, что правительство одержало на выборах величайшую победу.

Его превосходительство господин министр Стэникэ Паляку, руководивший ходом выборов в Телеормане не выходя из префектуры, купался в лучах славы. Нигде оппозиция не была усмирена так круто, как в его уезде. Премьер-министр в присутствии всего правительства назвал Стэникэ Паляку образцом энергичного и умелого политического руководителя. «По всем уездам оппозиции удалось захватить по одному-два места. А в Телеормане, где баллотировался наш новый сторонник, наш министр Стэникэ Паляку, правительство не только не потеряло ни одного места, но, если можно так выразиться, было счастливо убедиться в полном единогласии избирателей. Оппозиция не получила ни одного голоса, хотя бы в утешение…»