Захария Станку - Ветер и дождь

К вдове Мардаре подошли две женщины и стали уговаривать ее идти домой.

— Надо же накормить детей. Пошли вместе, мы их накормим. И надо уложить их спать. Пошли, пошли…

Вдова молчала и не сопротивлялась. Она позволила женщинам повести себя к двери. Они вели ее так, будто она была ребенком, еще не умеющим ходить. Когда они ушли, я выглянул в окошко: процессия двигалась в уже установившемся порядке, лошадь замыкала шествие.

Гынж был единственным человеком, на которого, судя по всему, вдова Мардаре и ее ребятишки не производили никакого впечатления. На свете случается многое, и хорошее и плохое. Человек должен относиться ко всему спокойно, не размениваться на мелочи, приберегая все силы своей души для главного.

Зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Ороша. Мне показалось, что голос у него веселый, и я не ошибся.

— Алло… Алло… Прости, что заставил тебя ждать.

— Ладно, — сказал я. — Оставим церемонии. Я понимаю, у тебя столько дел.

Орош рассмеялся.

— Это точно. Дела, дела… Так вот, слушай и запоминай. И выполни все, что я скажу. Во что бы то ни стало. Ясно?

— Хорошо. Я слушаю.

Я сделал знак Гынжу, чтобы он закрыл дверь, а нотариуса попросил выйти из комнаты.

Генеральный инспектор Алистар Мынзу, Мосорел Бэрбуца и Зенобий Бушулянга вызвали по телефону Бухарест из какой-то сельской примарии и подняли тревогу: «В Телиу выборы можно считать проигранными. В некоторых селах крестьяне каким-то непостижимым путем получили оружие и пригрозили пустить его в ход, если им не позволят голосовать, за кого они хотят. Надо принять решительные меры».

Товарищи из Бухареста спросили Ороша:

— Ты берешь на себя ответственность?

— Ответственность? За что именно?

— За выборы. За то, что голосование будет происходить организованно и без помех.

— Да, за это я отвечаю.

— А за голоса?

— Надеюсь, что мы получим большинство.

— Без всяких скандалов?

— Надеюсь…

Орош сказал, что на деле все далеко не так просто, как это может показаться. Он действительно надеялся на победу, но только потому, что за эти дни успел расшифровать весь план врага. Люди, которые попытаются сорвать выборы, теперь ему известны. И они будут обезоружены еще до того, как начнут действовать. Что же касается Негуца и его грузовика, то и это дело уже благополучно закончено. Негуца остановили три Гынжа, которые были в это время в лесу неподалеку от Темею. Увидав грузовик, который мчался на полной скорости, они заставили его затормозить. Какие товары оказались в грузовике? Обычные: винтовки, револьверы и даже один старый немецкий пулемет.

После разговора с Орошем я позвал Гынжа и шофера Динку. Выяснилось, что Гынж, как обычно, преувеличивал: шоферу уже удалось починить мотор.

— Мы выедем сейчас же? — спросил шофер.

— Нет. Пока мы никуда не едем, — сказал я.

— Как? — изумился Гынж. — А Негуц?

— За Негуца не беспокойся. С ним уже поговорили другие.

— Что же он все-таки вез в своем проклятом грузовике?

— Ничего особенного — винтовки и револьверы. Только винтовки и револьверы. И один-единственный пулемет.

Вместе с нотариусом я отправился осматривать здание школы: именно тут завтра должно проходить голосование. Все было сделано по всем правилам: кабины для голосования, стол, за которым будет сидеть избирательная комиссия. Я спросил нотариуса:

— А палки? Палки для избиения избирателей, которые не будут голосовать как надо? Куда вы их спрятали?

Нотариус покраснел и ответил очень серьезно:

— У нас нет палок, товарищ кандидат. Ни одной палки. Ведь нам сказали, что выборы будут свободные, без всякого принуждения, без всяких палок… И мы поверили…

Гынж, слышавший этот разговор, рассмеялся.

— Палок нет, товарищ кандидат. Не припасли. Это святая правда. Но я думаю, что одна палка завтра нам все-таки понадобится. Хоть одна, а понадобится…

Все село было погружено во тьму. Ни единого огонька. Даже корчма была наглухо заперта, шторы опущены, на дверях — большой железный замок. Не было ни луны, ни звезд. Еще к вечеру небо покрылось черными тучами. И снова завыл восточный ветер.

Ветер и дождь…

Ветер и дождь…

Ветер и дождь…

Я сидел на крыльце примарии и курил. Рядом со мной сидели и курили водитель Динка И. Динка и мой спутник Гынж. Время от времени до нас доносились громкие возгласы:

— Кто идет?

— Свои!

Это была ночная охрана, выставленная нами. Она охраняла улицы, заставу, но главной ее задачей было оберегать здание избирательного участка.

— Кто идет?

— Свой! Свой!

— А если ты свой, почему удираешь?

Прогремел выстрел. Еще один… И все снова затихло. Только собаки продолжали надрываться где-то на окраине села.

Как непохожи друг на друга человеческие голоса. Впрочем, ведь и собаки тоже лают по-разному. Одни — хриплым, тяжелым лаем, другие — дискантом.

— Кто это стрелял? — встревоженно спросил я.

— А-а, ребята забавляются. Выдали им винтовки и патроны, вот они и развлекаются.

— Кто кричал?

— Они же и кричали. Шутя перекликаются друг с другом. А потом стреляют наугад. В небо. В дождь. Пугают собак. Еще и двух лет не прошло, как война кончилась. Люди привыкли к выстрелам.

Это верно. Война приучила людей не только к выстрелам. Война приучила всех к смерти. К внезапной, насильственной смерти. Как странно, подумал я, всего несколько часов назад Гынж убил двух человек; пусть они бандиты, но ведь люди все-таки. А мы их уже забыли.

Мы выжили, а те двое погибли. Мы только взглянули на них. Взглянули без всякой жалости. И даже не накрыли их ветками от дождя. Да и зачем мы стали бы это делать? Мертвым ведь дождь не страшен.

Дождь усиливался. И вместе с ним усилился ветер. Озябнув, мы вошли в примарию. Нотариус показал нам на стол. Там стоял кувшин с вином и лежала темная краюха хлеба. Он принес все это для нас.

— Вы уж меня извините, товарищи, ничего другого я достать не смог. Это весь ужин. Конечно, будь жив Мардаре, он бы что-нибудь придумал. Товарищ Мардаре знал всех, и все его знали. Товарищ Мардаре что-нибудь бы придумал. Он всегда находил выход из любого положения…

Гынж нетерпеливо перебил его:

— Послушай! Мне тоже жаль, что товарищ Мардаре умер. Мне жаль, что он умер такой ужасной смертью. И мне жаль, что он оставил вдову и семерых детей. Но вы все говорите о нем так, как будто он был пуп земли. Незаменимых людей нет! Ни одного человека! Примарь Мардаре умер. Что поделаешь! Он умер, его похоронили. Ну и пора перестать толковать об этом без конца. Выберите себе другого примаря, который будет не хуже вашего Мардаре. Или даже еще лучше его.

Нотариус вздохнул:

— Не так-то легко найти такого человека, как Мардаре. Хорошие люди редки. Ой как редки.