Захария Станку - Ветер и дождь

Примарь снова повторил свою любимую фразу:

— Не забывайте, товарищи, что Урлэвынт — родное село Гынжей… А Гынжи…

Кто-то из глубины зала крикнул:

— А Гынжи привели сюда вот этих, чтобы они убивали нас…

Вот эти были мы трое: Орош, Цигэнуш и я.

В зале поднялся невероятный шум. Громче всех кричал один из Гынжей — желтый, худой, мрачный, которого я уже давно отличал от его сородичей. Остальные Гынжи, особенно молодые, молодец к молодцу, поддерживали его. Но и противники их были не робкого десятка. Я бы не удивился, если бы началась потасовка. Но Орош сохранял спокойствие. Орош всей мощью своего голоса заставил зал выслушать его. Он сказал:

— Очень хорошо, что кто-то из вас заговорил о людях, убитых вчера в лесу. Вы знаете, что там произошло. Но я хочу рассказать об этом еще раз. Пусть все слышат. Я расскажу в точности, как все было. Мы пробирались в Урлэвынт верхом. Нас было трое. Мы ехали сюда, чтобы провести вот это собрание. И на нас напали. На нас напали из засады. Убили наших лошадей. Собирались убить и нас, всех троих. Но мы защищались. И двое из нападающих поплатились за это жизнью. Остальные бежали. Убитые оказались из Урлэвынта. Вы их хорошо знаете. Вы знаете, в каком доме их теперь оплакивают вдовы. Но вы еще не знаете, кто был их руководителем. Вы не знаете, кто затеял все дело. Босоанка! Он устроил засаду. Пусть скажет сам. Правду я говорю, Босоанка?

Босоанка спокойно подтвердил:

— Да, это так. Господин Орош говорит правду. Мы устроили засаду, и мы первые открыли огонь.

Зал слушал молча. Орош продолжал:

— Так кто же несет вину за гибель тех двоих?

— Босоанка! Только Босоанка!

— Погодите! Коли он открыл огонь, значит, была причина. Пусть скажет. Дайте ему слово..!

— Нет, нет! Пусть говорит на суде!

— Да, на суде. Пусть его судят!

— Дайте ему слово!

— Здесь не суд! Пусть его судит уездный суд!

Примарь быстро закрыл собрание. Когда он об этом объявил, послышались хлопки: это аплодировали нам. Но далеко не все аплодировали. Кое-кто молча смотрел на нас злыми глазами. Были и равнодушные, без всякого интереса ожидавшие, скоро ли кончат галдеть остальные и можно будет наконец разойтись по домам.

Время приближалось к полудню. Надо было уезжать, но дождь продолжал лить как из ведра. Было холодно, сыро, темно от туч. Гынжи привели к зданию школы трех лошадей. Лучшую из них — ширококостного гнедого мерина — они отдали Цигэнушу. Остальные две предназначались нам… Когда мы тронулись, провожавшие нас крестьяне сняли шапки и пожелали нам счастливого пути. Проезжая по селу, мы снова услышали причитания плакальщиц в доме, где лежали покойники.

Выехав из села, я спросил Ороша:

— По какой дороге мы поедем в Телиу?

— Только не через Горну, — ответил он. — Есть другая дорога — через село Шатра. Она длиннее, зато по ней легче ехать.

Гынжи, следовавшие за нами на своих низкорослых, но крепких лошаденках, окружили Босоанку, который шел пешком.

— Надо его связать, — сказал длинный Гынж, который всегда предвидел только плохое. — Свяжем его потуже.

— Зачем? — возразил другой, парень лет двадцати пяти, худощавый, стройный, с веселыми глазами. — Он ведь тоже человек. Поступим с ним по-человечески.

— Ладно, пусть идет так, — согласился третий Гынж — высокий, черный, с редкой бороденкой, и скомандовал: — Господин Босоанка, шагом арш!

Босоанка запротестовал:

— Пешком? Меня? Вы собираетесь гнать меня пешком до самого города?

— А как же! — сказал пожилой Гынж. — На руках тебя нести, что ли? Лошадей-то ты сам прикончил. Так что шагай вперед и не задерживай нас.

Покинув село, мы снова увидели уже знакомый пейзаж. И снова услышали завывание ветра. Мрачное, почти черное небо снова нависло над нашими головами. Казалось, оно сливается с мокрой и черной землей. Лошади с трудом шагали по грязи, натыкаясь на камни и сучья, сломанные и брошенные на дорогу ветром.

Когда мы ехали мимо глубокого оврага, Босоанка вдруг метнулся в сторону и, прежде чем его успели остановить, прыгнул вниз. Собственно, он даже не прыгнул, а скатился вниз, в овраг, и сразу же исчез из виду. Охранявшие его Гынжи приготовились стрелять, но Цигэнуш остановил их:

— Нет, нет! Надо поймать его живьем! Нам нужен живой Босоанка, а не его труп!

Гынжи ринулись в овраг, а Цигэнуш злобно выругался:

— Ох, черт окаянный! Наша ошибка! Дурацкая ошибка! Надо было его связать. Врагу верить нельзя. Врага никогда не надо жалеть. Ох, черт бы его побрал!..

Гынжи не догнали Босоанку. Они вернулись хмурые и пристыженные. Длинный Гынж сказал:

— Он исчез! Как будто его земля проглотила!

— Черта с два! — сказал Цигэнуш. — Земля его не проглотила. И нам еще придется иметь дело о этим бандитом.

— Ладно, там видно будет, — примирительно сказал веселый Гынж. — А что нам теперь делать?

На его вопрос никто не ответил.

Дождь, ливший не переставая с той минуты, как мы покинули Урлэвынт, припустил особенно бурно и мрачно.

К вечеру мы добрались до села Шатра. Дождь сопровождал нас всю дорогу.

Дождь и ветер…

Дождь и ветер…

Дождь и ветер…

Когда мы проезжали по улицам Шатры, из какого-то дома выскочили нам навстречу несколько человек и преградили дорогу. Они возбужденно размахивали руками. Все они были смуглые, темнолицые, длинноволосые, очень похожие на цыган, хотя и одеты прилично, почти что по-городскому, а не так, как обычно одеваются у нас цыгане.

— Остановитесь! — кричали эти люди. — Ради бога, остановитесь и зайдите к нам! Только на вас вся наша надежда. Остановитесь!

— До вечера мы все равно не успеем попасть в Телиу, — сказал Орош. — Может, нам и в самом деле лучше остановиться и переночевать здесь. Заодно поговорим с людьми — так что остановка будет полезной.

Я подумал о Цигэнуше. Ему как будто легче, но если мы заночуем в Шатре, он снова не попадет к настоящему врачу… Но я не стал возражать Орошу. Не может быть, чтобы он забыл о Цигэнуше. И я уже по опыту знал, что не всегда можно сразу угадать смысл решения, внезапно принятого секретарем уездного комитета партии…

Мы спешились и попросили темнолицых людей позаботиться о наших лошадях. Но Цигэнуш вдруг решительно заявил, что он не пойдет в дом.

— Накройте меня рогожей и помогите добраться до примарии, — сказал он. — Мне кажется, что отсюда до примарии недалеко. Мне обязательно надо попасть в примарию…

Когда Цигэнуша увели, мы с Орошем вошли в дом, куда нас так настойчиво приглашали. В тесных сенях нас встретила тоненькая смуглолицая девушка со светлыми раскосыми глазами. На ней было новое голубое платье и узкие туфли на высоких каблуках. Мне показалось, что ей должно быть лет четырнадцать, не больше, но она была в фате, а на руке, которую она нам протянула, я разглядел обручальное кольцо. Словом, не так уж трудно было догадаться, что перед нами невеста. И что в доме, по крайней мере до нашего прихода, справляли свадьбу. Кто же помешал празднику? Почему рассеялись гости? Что здесь произошло?