Захария Станку - Как я любил тебя

И чтобы я не забыл наказ, она дает мне подзатыльник. Мама меня бьет редко, но уж если бьет, то метко. У нее тяжелая рука. А у отца еще тяжелее. У отца рука будто свинцовая. Многие знают эту руку. Знаком с ней и я.

На улице встречаю Кривого Веве — разве он может не совать свой нос повсюду! — и зову его с собой. Я страх как не люблю ходить один. У Веве по-прежнему шея замотана тряпками. Тряпки не очень чистые, но выглядят они аккуратно, и от них тепло. Похолодало, на улице зябко.

— Ну как, шея все еще не прошла? — спрашиваю я.

— Не прошла, но болит уже не так, как сначала.

Мы доходим до корчмы Томы Окы и переступаем через порог. В корчме стоит кислый и крепкий запах табака и спиртного, хотя сидят в ней всего четыре-пять человек. Само собой понятно, что пастырь наших душ, отец Томице Булбук, тоже там. Бороденка у него — точно молью побитая, но он еще бодрячком держится. Торчит в корчме и мой двоюродный брат Никулае Димозел, он, перегнувшись через стойку, щиплет Джену, сухопарую дочку корчмаря. Я делаю вид, что ничего не вижу. Кривой Веве тоже притворяется, будто ничего не замечает. Ему это легче сделать. Стоит всего лишь один глаз закрыть.

Я протягиваю Джене монетку, говорю, что мне нужно, она наливает черпаком в бутылку подсолнечного масла, и мы уходим. Не успеваем мы выйти за порог, как Веве начинает меня искушать:

— Пойдем в лавку к тете Ленке. Я сегодня богач. У меня есть десять банов. Бубликов хочу купить. Ух, как я их люблю.

— Слюнки текут?

— Текут. Если я сейчас же не съем бублика, не будет во мне мужской силы. А ведь порода в нас добрая, грешно не оставить потомства.

— Мне тоже хочется бубликов. Но сначала я должен зайти домой. Мать масло ждет. Ей лук нужно поджарить.

— Ничего, подождет. До обеда еще далеко.

— Пошли. Только смотри, чур не задерживаться.

— Зачем задерживаться? Зайдем, поздороваемся, купим бублики и пойдем назад. Есть будем по дороге.

Лавка молодой и красивой тети Ленки только наполовину лавка. Во второй половине она держит кофейню. От тети Ленки, если посмотреть в окно, видна примария, видна через дорогу школа, видна и церковь, в которой венчают молодых и каждое воскресенье служит отец Томице Булбук.

Бежим вприпрыжку. Вот уж и лавка, где мы купим Кривому Веве бубликов. И вдруг видим: всем на удивление посередине улицы едет не торопясь Арион Гончу. На лошади едет. Лошадь под ним рыжая и вся в пене — видно, дорога была нелегкой. В правой руке у мужика хлыст, сплетенный из тонких ремней. Он щелкает бичом — на все село задается. Как будто на свадьбе — так он щелкает бичом. Перед ним бредет пешком, без шапки, с перекошенным от страха лицом Офице Пал. Лошадь своей мордой подталкивает его прямо к примарии. Качаясь из стороны в сторону, то вслед за лошадью, то сбоку, тащится, словно тень, — кто бы вы думали? — Маргита. Волчица с холма, та, что до крови искусала Кривого Веве. Офице Пал искоса поглядывает то вправо, то влево, словно загнанный волк. Он жадно высматривает, нет ли где открытой калитки, чтобы можно было броситься во двор или в дом, укрыться там, спрятаться от Ариона Гончу и его беспощадного хлыста, вкус которого он уже отведал. К несчастью, нигде не видно ни распахнутых калиток, ни открытых дверей. А если бы и нашлась хоть одна, все равно поножовщика Офице Пала это не спасет. Мрачный и злой мужик следует за ним на лошади, щелкает бичом и готов хлестать его беспощадно по спине и по лицу, если Офице обнаружит хоть малейшее желание убежать.

— И не думай, подлая твоя душа, удрать. Топай прямо в примарию. Ты должен предстать перед примарем и во всем дать отчет! Ты как думал? Что на дурачка напал?

Люди сбегаются, чтобы поглазеть. Сбегаются — как на медведя. У меня тоже зачесались пятки. И у Кривого Веве чешутся. Подбежав, мы видим: у Офице Пала, того самого, что обещал нас убить, если не будем держать язык за зубами, все лицо посинело и распухло! Легко колотить тех, кто слабее тебя. Потруднее иметь дело с таким битюгом, как Арион Гончу.

А нене Арион Гончу!.. В разгар схватки среди поля с Офице Палом он тоже потерял шляпу или шапку. А лоб… Лоб у него разделен на две части, как раз между бровей, тонкой струйкой крови. Он тоже должен признаться, что и ему досталось от Офице Пала. Не просто это было — только с помощью хлыста привести его в село и выставить на всеобщий позор.

Мужики, сидевшие в корчме у Войку Бучука, и в корчме Мареша через дорогу, и у Томы Окы, и те, кто, лениво развалясь, играл в шашки или прихлебывал тепленький чай в кофейне у тети Ленки, заслышав крики и грубую брань, высыпали на улицу и, словно придурки, пялят глаза на пыльную дорогу, усыпанную свежими конскими яблоками. Кривой Веве забыл про свои бублики. Я забыл про то, что мать ждет меня с маслом, потому что ей нужно жарить лук. Мы оба забыли обо всем и обо всех. Необычайное происшествие на холме, когда Маргита кричала от страха и от боли, а потом, как волчица, кусала и рвала шею Кривого Веве, было теперь известно по всему селу от мала до велика. Было оно известно и по всем селам в нашей долине Кэлмэцуя.

Авендря, которому за словом в карман не нужно было лазить, шутливо спрашивает Ариона Гончу:

— Нене Арион, где это ты кабана поймал?

— Возле Сайеле, в поле. Хотел скрыться в лесах за Олтом.

— Здорово пришлось с ним повозиться?

— Чего ты спрашиваешь, Авендря! Разве не видать?

— Видать, нене Арион. Все очень хорошо видно.

Их окружают люди. Арион Гончу слезает с лошади. Не спуская глаз с Офице Пала, он привязывает свою рыжую кобылу к забору около примарии. Потом толкает Офице, словно военнопленного, в спину. На шум из примарии выглядывают писарь Джике Стэнеску, секретарь примарии чахоточный Флоре Флоаке и сам примарь — Бубулете, за последнее время он вконец разжирел и обрюзг.

— Что там у вас? — спрашивает писарь.

— Сначала мы войдем в примарию, господин писарь. А потом скажем, что у нас такое. Дело у нас запутанное. Хотим распутать.

После этого Арион Гончу обращается к Маргите:

— И ты иди с нами. Из-за тебя вышла вся эта катавасия.

Все, кто только мог, набились в примарию. За взрослыми прошмыгнули и мы с Кривым Веве.

Примарь, писарь и секретарь расселись на стульях. Они, как и все село, знают, что случилось с Офице Палом и Маргитой. Ухмыляясь, они жаждут услышать все в подробностях.

Арион Гончу смотрит на них таким тяжелым взглядом, что у всех троих немедленно исчезают ухмылки.

— Вы подрались! — заявляет писарь Джике Стэнеску. — Подрались между собой и явились сюда, чтобы мы вас помирили.

— Мы не дрались, — отрицает Офице Пал. — И пришли сюда не мириться. Меня привел нене Арион. Пусть он и скажет, зачем меня привел.

— Как это вы не дрались, а? Как же вы не дрались? У Ариона Гончу шишки на голове и лоб в крови. А ты…