Захария Станку - Как я любил тебя

— Человек не человек, — отвечал Теринт, — парнишка, татарчонок из Сорга. Да ты его знаешь. Сын твоего хозяина.

— Урпат?

— Кто ж еще…

— Но что нужно было Урпату здесь, в Коргане?

— Староста послал его за покупками, будь они прокляты. Парнишка стакнулся с нашей ребятней, сели они вместе в лодку и вышли в открытое море. Вот ведь бесенята! Что за непоседливый народец эта ребятня! Уже на обратном пути их застигла буря. Наши-то выбрались. А татарчонок утонул. Почти у самого берега. Наверное, плавал плохо. А может, ноги судорогой свело. Теперь не узнаешь. Сейчас все село на берегу. А море играет его телом где-то в глубине. Поиграет-поиграет — да небось и выбросит на песок. Зачем морю люди? Потопит, раздует, а потом вышвырнет на берег.

— А вы дали знать в Сорг?

— Дали.

Известие о смерти Урпата потрясло и опечалило меня. Сжалось сердце. Но я сделал вид, будто мне все равно, спокойно чокнулся с отцом Трипоном и допил свой стакан. Рыжебородый поп пробасил:

— Кабы покойник христианин был, из наших, кое-что бы и мне перепало. А тут вся прибыль пойдет ходже из Сорга. Повезло Ойгуну.

Я расплатился. Отвязал своего коня и поехал к берегу моря. Теринт не соврал. Все, или почти все, село сбежалось сюда. Люди всегда сбегаются посмотреть на убийство или поглазеть на жертву несчастного случая. Накинув на голову кто мешок, кто попону, корганские жители — от мала до велика — терпеливо мокли под дождем, ожидая, не выбросит ли море из своей пучины посиневший и раздувшийся труп бедного Урпата.

— Вон там… вон там… его по волнам носит.

— Нет. Ничего не видно. Тебе показалось.

— Ничего мне не показалось.

— Да ей-бо, показалось.

— Показалось не показалось… Стоит ли ссориться из-за такой ерунды.

Я обвел глазами толпу. И не увидел ни одного опечаленного лица. Не заметил заплаканных глаз. Не услышал ни одного сочувственного слова.

— Смотри, смотри… вон там…

— Да кажется тебе.

— Вовсе не кажется.

Верхом, загнав коней, прискакали моя хозяйка Урума и мой хозяин Селим Решит, соргский староста. Спрыгнули с коней. Гагаузы расступились. Селим Решит бросился к берегу.

— Вон он…

— Где?

— Там…

Всего в полусотне шагов от берега, среди высоких расходившихся волн, вскипавших и брызгавших белой пеной, показывалось и вновь пропадало тело Урпата. Татарин из Сорга сбросил обувь и разделся до подштанников. Разбежавшись, он бросился в волны. На миг позже стремглав кинулась в волны и Урума. Татарочка оставила на себе только короткую рубашку из тонкого желтого щелка, которая была мне хорошо знакома. Люди на берегу смолкли в изумлении. Некоторое время никто из них не осмеливался нарушить молчание. Было слышно лишь, как в хилых, покривившихся акациях свистит на улицах села ветер, как барабанит по нашим спинам и по земле дождь, как волнуется и стонет море, совершенно, впрочем, равнодушное к происходящему. Кто-то крикнул:

— Татарин тонет…

Другой добавил:

— Не выбраться и татарке.

За Селима Решита, который на моих глазах ни разу не искупался в море, я бы ручаться не стал, но я готов был отдать руку на отсечение, что с Урумой ничего не случится. Подумал, что, может, и мне следовало бы раздеться и последовать за хозяевами, помочь им. Конечно, имело бы смысл стараться и даже подвергать жизнь опасности, если бы Урпат еще дышал и оставалась бы какая-нибудь надежда спасти его. Но Урпат уже давно мертв, а труп его, даже если Уруме и ее отцу не удастся выловить его теперь, все равно через час, самое большее два, волны выбросят на песок.

Селим Решит, несмотря на удары волн, еще держался и медленно, но неуклонно приближался к телу сына. А Урума исчезла. Женщины заголосили:

— Татарки уже не видать…

— Захлестнуло волнами…

— Ушла под воду. Потонула. Поминай как звали…

Ко мне подошел Теринт. Спросил:

— Что скажешь, парень? Потонула твоя хозяйка или нет?

— Нет, не утонула. Сейчас вынырнет.

Едва я успел произнести эти слова, как люди на берегу пронзительно завопили:

— Вот она! Вот она, татарка. Ухватила своего брата за волосы.

Я поднялся на цыпочки. Увидел над волнами голову Урумы. Она ухватила Урпата за волосы и увлекла за собой под воду. Я знал, что будет дальше. И обрадовался. Обрадовался от всего сердца.

— Ушла на дно! Никак и татарка утонула…

— Нет! — закричал я что было мочи. — Не утонула!

Борясь с волнами, мой хозяин, в сердцах звавший меня не иначе как «нечестивой собакой» или «грязной собакой», теперь явно выбивался из сил.

— Сейчас и татарин потонет. Того и гляди потонет.

— Вместо одного мертвеца будет три.

— Вот несчастье-то!

— Несчастье для них. А для нас какое же несчастье. Тремя татарами на свете больше, тремя меньше…

Казалось, все кончено. Но вот Урума снова показалась на поверхности, как раз возле отца. Тот ухватил за волосы утопленника, а сам дал Уруме ухватить за волосы себя.

Девушка дотащила их обоих до берега. Тонкая шелковая рубашка облепила ее располневшее, но все еще стройное тело. Несколько женщин подбежали к ней, встали в круг, чтобы оградить от жадных мужских взглядов и помочь одеться. Бородатый староста пришел в себя и как был, почти голый, опустился перед Урпатом на колени, стянул с него одежду. Потом вскочил, схватил его за ноги и стал трясти и раскачивать. Из раскрытого рта Урпата вылилось несколько струек мутной воды. И все. Татарин, измученный борьбой с волнами, быстро устал. Тогда тело его сына перешло в руки гагаузов, держа Урпата все время головой вниз, они трясли и раскачивали его еще и еще. Утопленник оставался по-прежнему синим, распухшим, а ноги его, кривые и скрюченные, приобрели зеленоватый оттенок. Селим Решит спросил людей, стоявших вокруг.

— Давно он утонул?

— Уже часа три будет.

Селим Решит опустил голову. Пробормотал:

— Тогда надеяться не на что. Он мертв.

Урпата положили на песок. Татарин оделся. К тому времени успела уже одеться и Урума. Они нашли своих коней. Сели верхом. Селим Решит взял сына на руки, и они поехали. Отъехав подальше, ударили коней пятками и понеслись вскачь по дороге в Сорг.

Я стоял, затерявшись в толпе, а хозяева мои были заняты только Урпатом. Ни Урума, ни староста меня не заметили. Подавленный и расстроенный, я вернулся в трактир и выпил еще шкалик цуйки, сваренной с сахаром.

Эх, Урпат!.. Не суждена была тебе долгая и счастливая жизнь, Урпат. Не пришлось побороться с другими татарчатами… Не довелось стать большим, вдоволь насмеяться, досыта порадоваться жизни…

Отец Трипон был уже не один. Множество народу подсело к его столу. Они пили вино, пиво, ракию.

— Ну и бесстрашная эта татарочка! Откуда в ней столько силы?

— Плавает чисто рыба! Рыба, да и только.