Лана Барсукова - Любовь анфас

Однажды в раннем детстве Серега отдыхал в лагере на Черном море. Местные ребята научили его делать чучело из краба. Пойманного краба надо положить в муравейник, а через несколько дней палочкой вытащить его. Краб станет легким, почти невесомым. Останется один хитиновый панцирь, все внутренности будут съедены муравьями. Такого краба можно покрыть лаком и поставить в сервант между рюмок, чтобы гости завидовали невозможной красоте.

Тогда Сергей краба не поймал, очень расстраивался, даже плакал по малолетству. Зато спустя годы он обзавелся таким крабом. Его семья была полым панцирем, внутренность которого выели прожорливые муравьи. Не семья, а дохлый краб в серванте для умиления гостей и сбора пыли. Сергей часто задумывался об этих муравьях: откуда они, какой породы, какого рода-племени? Крутил в голове одно и то же кино, отматывая пленку назад, к самому началу. Но начала найти не удавалось. Это как ворошить снежный ком, чтобы докопаться до первой снежинки, от которой все пошло. Нет, не найти. Все слиплось, все едино.

Горячей точкой в их отношениях стали частые простуды Милочки. Врачи говорили: «Слабые легкие». А как им быть сильными? Шахты сильно отличаются от курортов, это всем известно. Не известно только то, как сильно отличаются. Слово «экология» не в чести у шахтеров. Это как в доме повешенного говорить о веревке.

Виновным в Милочкиных болезнях был назначен Сергей. Разговор шел по кругу:

– Когда мы уедем из этого проклятого места?

– Вообще-то это проклятое место – мой дом. И ты знала, куда едешь. Это был твой выбор.

Не мог он ей объяснить про Сизифов, про свою работу, в которой видел смысл и долг. Про шахту, которую хотелось сделать современной. Про начальство, которое, похоже, начинает шевелиться, устав жить под страхом новых обвалов и новых бунтов. Про отца, который боролся, победил и умер побежденным. Про соседа Егора, который пролежал в завале несколько дней с придавленной ногой, а потом на одном колене стоял перед внуком, чтобы тот с шахты ушел. Но внук остался, потому что идти было некуда.

Свете такое не объяснишь. И потом он, как ни крути, сам виноват. Нельзя было ее сюда везти. Получается, что вся эта история – его глупость, его вина, его и наказание. Неужели не замечал ее высокомерную снисходительность, ее брезгливое недоумение, когда она, ничего не говоря, рассматривала Сережино окружение? «Нет, Серега, врешь! Ты все видел! Видел еще тогда, когда она в общежитие приходила. Видел, как она Леху с Петькой гасила. Просто тогда тебе льстило, что на тебя по-другому смотрят. Вот и получай, идиот тщеславный. Зачем стал этот огород городить?» Куда ни кинь – сам виноват.

Отчаявшаяся Света вызвала на подмогу отца. Иван Фомич приехал проведать внучку, а заодно сделать зятю деловое предложение. Впрочем, главной целью его визита был разговор с Сергеем, а заодно он проведывал внучку.

Суть предложения состояла в том, чтобы переехать в областной центр и перейти на работу в аппарат партии. Разумеется, за хорошие деньги и с перспективой получения квартиры. Нет, конечно, ничего общего с ненавистным совком партия не практикует и квартиры бесплатно не раздает. Только покупка, и только на честно заработанные деньги. Правда, по декоративной цене, которая, оказывается, есть в природе, но предлагается только самым проверенным бойцам партийного фронта. Мэр достает такие квартиры из своих загашников по настойчивой просьбе партийных товарищей. Потому что мэр тоже вступил в эту партию. Точнее сказать, не он вступил, а его приняли. Порядки такие, сам понимать должен, не маленький. А пока квартиры нет, вместе поживут, одной дружной семьей. Китайский чай лисьего цвета попьют.

– В тесноте, как говорится, да не в обиде, – подвел итог Иван Фомич. У него было такое лицо, как будто он только что показал аттракцион небывалой щедрости.

– А что я буду делать, когда вашу партию расформируют? – невинно спросил Сергей.

– Как это? Расформируют? – не почувствовал подвоха тесть.

– Как сформировали, так и расформируют.

– Тогда в другую партию перейдешь. Хочешь секрет? Партии приходят и уходят, а аппарат остается, он любую партию переживет. Аппарат – он, можно сказать, вечный. В философском смысле, можно сказать, в метафизическом. – Иван Фомич любил умные слова.

А Сергей не любил умных слов. Он любил умных людей. Поэтому оборвал резко:

– Нет, Иван Фомич, я за вами не пойду. Боюсь, заведете вы меня в болото. В метафизическом смысле.

Это был первый случай, когда откровенная неприязнь тестя и зятя вышла на поверхность. Лобового столкновения удалось избежать, но искры от тормозов и запах паленой резины были такие отчетливые, что притворяться, будто ничего не произошло, стало глупо. И очень скоро взаимная неприязнь стала общим местом их отношений.

Сергей не учел только одного. Партийные боссы являются очень умными людьми. Не в метафизическом смысле, и не в онтологическом, и не в гносеологическом, а в обычном – бытовом, сермяжном. Проще говоря, с ними лучше не ссориться.

По приезде домой Иван Фомич посоветовался с Верой Самойловной, и они приняли поправки к прежнему плану. Поправок было всего две, но кардинальных. Во-первых, от режима ожидания решено было перейти к активным наступательным действиям. Не ждать, когда «приползут, помыкавшись», а поспособствовать этому. Во-вторых, возвращать следовало не всю молодую семью, а только Свету с Милочкой. То есть ограничиться женской, лучшей частью, отрезав Сергея как неудачный опыт, как экспериментальное доказательство того, что из мезальянса ничего путного не получается. Отныне в их разговорах поселились «наши девочки» и «этот нахал». Нужно было найти способ устранить последнего.

И этот способ нашелся сам собой, и довольно скоро.

На шахте, где работал Сергей, случилась авария. Это бывает на любой шахте, такова цена угля. Но эта авария была особенно страшной. Погибло около сотни шахтеров и горноспасателей. Городок замер от ужаса.

А потом взорвался от гнева.

Авария случилась ночью, накануне национального праздника, к которому украсили столицу и готовили ряд торжественных репортажей с участием первых лиц страны. Денег было потрачено немало. То ли денег стало жалко, то ли решили не омрачать раннее утро первых лиц государства, но посеревшие от горя шахтеры видели по федеральным каналам радостные праздничные картинки. И только когда запланированные торжества прошли, был передан экстренный выпуск о случившейся аварии. Шахтеры сказали: «Наконец-то», – и попытались задавить в себе обиду, дескать, страна-то большая, на любое горе внимания властей не напасешься. Не простили, но смолчали.

Но когда директор шахты дал интервью в том духе, что да, аварии случаются, но эти риски входят в оплату труда шахтеров, и для подтверждения своей правоты назвал среднюю заработную плату по шахте, городок взорвался. Цифра была фантастическая, просто астрономическая в понимании шахтерских семей. Видимо, на среднюю цифру сильно повлияли заработки руководителей шахты. И тогда на площадь, щедро унавоженную журналистами, потекли люди с квитками из бухгалтерии. К шахтерам присоединились их жены, матери, которые не видели таких денег. Но пока все удерживалось в рамках видимого спокойствия. Люди с квитками в руках воевали с ложью директора, ничего не требуя, кроме правды.