Катя Райт - Отторжение

— От всего. Шон, это непривычно для меня…

— Давай-давай! — он вкладывает мяч мне в руки. — На позицию, Питер!

Потом он объясняет, где я должен встать, в каком направлении и с какой силой бросить. Потом говорит, чтобы я ловил, но это полный провал, поэтому мы снова переходим к первой схеме. Шон носится по полю, буквально загоняя себя. Останавливается, наклоняется, упирается руками в колени и дышит, не тяжело, больше как-то радостно, свободно. Потом просто бегает с мячом, пересекает линию и орет что есть сил: «Тачдаун!», и бросает мяч мне, и снова орет изо всех сил, как будто ему нужно перекричать вопящую толпу зрителей.

Примерно через час Шон, весь грязный, взмокший от пота, подбегает ко мне, набрасывается и сваливает с ног. И вот мы лежим на холодной траве и смотрим в ночное небо. Одной рукой Шон прижимает к груди мяч, другой хлопает меня по плечу.

— Круто побегали! — говорит он, и я вижу вырывающийся у него изо рта пар. — Спасибо!

И мы продолжаем лежать так, только теперь в тишине. Я думаю, не простудиться бы — лучше встать — но вместо этого просто смотрю на Шона. Он кажется по-настоящему счастливым. И он, кажется, неслабо играет в футбол.

— Почему ты сказал, что не играл уже год? — спрашиваю.

— Потому что не играл, — отвечает он.

— Ну, ты понял, — поправляюсь, — что я имел в виду. Ты же играешь. Ты был в школьной команде?

— Был, — сглатывает Шон.

— На какой позиции?

— Квотербек.

Я аж подскакиваю.

— Квотербэк? — переспрашиваю. — Да ладно, не заливай! Как квотербэк мог стать изгоем в школе?

Я думаю, либо он зачем-то соврал, либо что-то здесь не так.

— А как изгоем мог стать лучший ученик и чемпион округа по верховой езде? — перехватывает инициативу Шон.

Меня захлестывают воспоминания. Не какие-то конкретные, а просто волной накрывает, и в голове — только мелкие камушки с песком со дна.

— Откуда ты знаешь? — только и могу спросить, захлебываясь.

— Погуглил, — Шон не поворачивается и продолжает дырявить взглядом своих зеленых глаз небосвод.

— Чемпион по верховой езде получил ожог в пол-лица, поэтому и стал изгоем, — говорю почти шепотом.

— А квотербек не получил ожог, и поэтому стал изгоем, — отвечает он.

Я не понимаю, что Шон имеет в виду, и, честно говоря, думаю, он просто подкалывает меня, поэтому решаю закрыть тему.

Шон отвозит меня домой, благодарит и говорит, что одежду заберет как-нибудь потом. Конечно, я снимаю свой запрет на его визиты. Когда мы прощаемся, мне вдруг хочется обнять его. Я вдруг понимаю, что на время нашей игры и поездки на стадион — а это часа два с половиной в общей сложности — я почти не думал о своем лице. Кроме того момента в начале и когда Шон прикоснулся к ожогу. Просто обычно эта мысль постоянно на первом плане. Обычно она вытесняет все другие мысли. Питер, хочешь перекусить? У меня же половины лица нет, конечно, хочу. Может, телик посмотрим? Я просто урод из-за этого ожога, нет, что-то не хочется. Смотри, я купила тебе новую книжку! Только не трогай мое лицо, да, спасибо большое. А сегодня… Я думал, как бы бросить мяч, чтобы Шон поймал, как бы не опозориться, как бы подышать, как бы не простудиться, неужели он действительно был квотербеком. И уже где-то в хвосте: эх, если бы у меня только все было нормально с лицом…

Учитель физики мистер Додкинс грозится не аттестовать меня, если завалю очередную контрольную или еще хоть раз прогуляю его предмет. Этот Додкинс дрянь. Маленького роста, с лысиной, похожей на след обезьяны, он постоянно осматривает меня поверх очков, как будто пытаясь разглядеть на моем теле болячки. Он не первый раз грозится не аттестовать меня, но всегда обламывается. И в этот раз знаю, что напишу контрольную на отлично, потому что в последнее время Питер взялся подтягивать меня по физике. Не то чтобы прям серьезно, но он часто говорит со мной на всякие научные темы, объясняет законы из школьных учебников. Сегодня физика, и, думаю, лучше проведу это время со своим единственным другом.

Питер выглядит грустным. Он снова закрылся в себе, застегнулся на все молнии и подсматривает из-за защитной маски одной стороной лица. Он рассказывает, что начал всерьез готовиться к операции, но из-за двух других неудачных не верит в успех. Мы, конечно, забиваем на физику и вообще на все дела. Я пытаюсь развеселить его, уверяю, что сейчас и правда все получится, а он только хмыкает.

— Тебе понравилось на стадионе? — перевожу тему.

— Больше ты меня не вытащишь! — отрезает он.

— Почему? Так сильно не понравилось?

На стадионе было круто, вообще-то. Уже одно то, что мне удалось вытащить Питера, круто. До сих пор не понимаю, как это получилось. Тут главное было — эффект неожиданности. Поэтому окно, поэтому не предупредил заранее и не давал ему вставить ни слова. Нужно всегда делать то, чего он не ожидает, чего даже вообразить не может, тогда защитные механизмы ослабляются. Даже у Питера, хотя у него эти механизмы отлажены — не горюй. Больше внезапных нешаблонных действий, и все их надо заранее продумывать, потому что импровизировать на таком уровне по ходу игры непросто.

Например, в самом начале, когда мы только пришли на стадион и врубился свет, Питер совершенно выпал из обоймы, закрыл лицо руками, расклеился. И тут у меня был заготовлен маневр, к которому очень долго пришлось готовиться психологически. Потому что не так просто подойти к кому-то, даже если ты его очень ценишь, и коснуться его изуродованного лица. Это ни разу не просто, и с бухты-барахты такого не провернешь. С самого начала знал, что это сделать придется, и вот представился удобный случай.

— Эй, Питер! Ты что? Хватит ныть! Давай играть! — сказал ему, глядя в глаза.

И потом, после его первого неудачного броска:

— Так не пойдет!

Слегка потряс за плечи и коснулся его щеки — правой стороны лица. От прикосновения по руке у меня словно ток пропустили. Непроизвольно хотелось одернуть, потому что то, что почувствовал, никак нельзя было соотнести с человеческим лицом. Но не дрогнул — даже не моргнул. Ох, это было сложно! И слегка похлопал его по щеке, так, ободряюще, как делают в кино, чтобы вселить уверенность.

Когда бежал потом, пару секунд в себя прийти не мог. Ужас все-таки, как же он живет с таким лицом! Даже головой потрясти пришлось, чтобы отогнать мысли. Надеюсь, Питер не заметил этой моей оцепенелости.

Потом мы лежали на холодной земле, на траве, и Питер начал спрашивать меня про футбол. Пришлось перевести тему — не за чем ему знать обо мне.

— Понравилось, — отвечает Питер, — но я не хочу выходить из дома.

— Это ты зря! — подхожу, присаживаюсь рядом. — Правда, зря. Ты сам загнал себя в заключение, но, поверь, если бы все узнали, кто ты такой, ты стал бы героем!