Валерий Лаврусь - Гималаи. Добрый пастырь Вовка Котляр

Вова остановился и принюхался.

— Багульник! — сказал он.

Багульник? Едва ли! Если только какой-нибудь особый, гималайский. Как пахнет сибирский, я помню хорошо, пять лет на полевых нюхал, никогда не забуду. Не такой у него запах. А что тогда? Из-под снега виднелся только багульник… Может, какая неприметная травка? Я наклонился, принюхиваясь. Где же ты… булочка с кофе… куда спряталась?

Налетел ветер и унёс фантомы кофейни. Резанова вздохнула, поскользнулась, ойкнула и вновь заскользила по тропе.

Перекусывали уже за рекой в ресторане, типа придорожного кафе. Народ заказал себе острого корейского супа, преснятину есть было уже невмоготу, на высоте хочется острого, кислого, солёного — организм выщелачивается. Им и принесли. Что-то вроде «Доширака». Вот он им и понравился! Я острое не ел, заказал сладкое: мне подали сырой, непропечённый, никудышный шоколадный пирог. Насилу-насилу запихал, запив иллюзией кофе.

Отдохнули? Пошли дальше.

В снегу, в облаках, на высоте часто теряются ориентиры, пропадает ощущение пространства, будто даже исчезает само время. Мысли становятся тягучими, чувства притупляются, мозг работает в фоновом режиме на автомате, ни за что конкретное не цепляясь. Идёшь себе… и идёшь… Сколько идёшь? Час? два? день? Год? Наверное, так и выглядит вечность. Шли-шли и вышли… к «кладбищу альпинистов».

Толя Букреев написал.

Кладбище то — вовсе и не кладбище. Мемориал. Как скала на «Приюте Одиннадцати». Каменные памятники, таблички, эпитафии. Тем, кому Гималаи отказали в благосклонности. Хоть раз, но отказали. Из знакомых: Скот Фишер и всё тот же Анатолий Букреев… Реальные герои придуманного фильма «Эверест». Фишер погиб на Эвересте в 96-м, Толя на Аннапурне, в 97-м. Серый туман… Серый снег… Серый мир. Грусть и тоска. И хочется плакать, и слёзы сами текут по щекам…

В крохотном посёлке, альпинистской базе, Лобуче нас с Галиной поселили на втором этаже в комнату с треснувшим стеклом. Малярным скотчем мы залепили «дуло», переоделись, пока разогретые, и пошли заказывать ужин, пить чай, закусывать. Снова тепло только в обеденном зале. Часам к четырём Вова вывел нас на акклиматизацию. Оделись на неё, предполагая, что будет она простой прогулкой по посёлку, «по-домашнему», как вчера. Прогулкой она бы и получилась, если бы мы ещё не попёрлись метров на семьдесят вверх, на морену ледника Кхумбо.

Кхумбо — удивительное творение.

Туман.

Ледник.

Камни.

Равиля там, как сегодня говорят: «вштырило». Он сидел, отрешённо уставившись на ледяную каменную реку, и проникновенно молчал.

Вообще, горняшка трепала уже всех. У меня сформировалось стойкое отвращение к пище, к себе, к миру… и постоянно болела голова. Остальные помалкивали, но потом признались — все чувствовали себя нехорошо.

Спуск с морены ожидаемо оказался сложнее подъёма, наколенники же не надели и палки не взяли, и на ногах кроссовки…

— Пипец пришёл моим коленям, — жаловалась на базе Резанова, втирая кеторол в коленки.

— Да-а-а… Как-то Вова не предупредил, куда он собирается…

— Мне бы завтра встать…

— Встанешь, Резанова, встанешь… Ты же должна понимать, что отвечаешь теперь не только за себя…

— А за кого ещё-то?

— За меня!

— А за меня?

— А я за тебя. Ты за меня, я за тебя… Так и идём… А завтра…

А завтра Пасха. Завтра Горакшеп. Завтра базовый лагерь — наша первая и наша главная цель. А силы как-то вдруг оказались на исходе… А базовый лагерь — ещё не конец программы. Послезавтра Калапатар на 5555… Говорят, оттуда хорошо виден Эверест.

И снова назойливый вопрос: зачем нам это, а? Вовка-Вовка, скажи, зачем? Ты давно в горах, скажи, пастух!..

— …Мечтать надо уметь!

Расскажу случай… В девятом классе на уроке психологии наш психолог задала тест, что-то вроде: «Десять желаний, которые бы вы хотели исполнить во взрослой жизни».

Было ощущение, что все мальчишки со всей школы, со всех классов, списали друг у друга… У всех одно и то же: машина, жена-красавица, куча денег, пятое-десятое… и прыгнуть с парашютом! У всех!

— А парашют-то почему?

— Не знаю… Наверное, все мальчишки хотят сделать что-то героическое… Надо, наверное.

А я… В общем, психолог показала мой листочек и сказала: «Я не только в нашей школе ничего подобного не читала, я во всём городе ничего такого не видела».

Понимаешь, у меня там… И пересечь Север России на собачьих упряжках. И взойти на восьмитысячник, что, кстати, я уже сделал год назад. И пойти по океану под парусом. И заниматься профессионально каким-либо экстремальным спортом, что тоже я для себя сделал… С остальными одноклассниками я совпадал только в одном…

— Прыгнуть с парашютом?

— Да! (Смеётся.) Кстати, до сих пор не сделал этого. У мамы ещё со времён ДОСААФ одиннадцать прыжков… Она меня постоянно подтрунивает: «Ты так и не прыгнул!». Когда-нибудь мне, возможно, этого захочется. Но сейчас подворачиваются более интересные проекты. Пару лет назад я увлёкся каякингом, понравилось сплавляться… Ещё понравился параплан, летал в тандеме, теперь хочу, если появится время, научиться пилотировать сам. Люблю кататься на сноуборде.

И вот все эти мои желания сильно позабавили учителя-психолога. Для мальчишки из города в семьдесят тысяч населения в нулевых они казались… ну, нереальными какими-то… сказочными.

— Вова! Откроюсь тебе… Это тоже было сочинение, в пятом классе, и я написал, что хочу стать астробиологом, и вообще, хочу стать космонавтом. А самое смешное… время идёт, а моё желание стать космонавтом никуда не исчезает. Ты, наверное, слышал об экспериментах Илона Маска? Они делают проект Space-X, который позволит буквально на мгновение выпрыгнуть в космос. Стоить это будет сто тысяч долларов. Конечно, у меня нет никаких ста тысяч… У меня и шестидесяти нет, чтобы подняться на Эверест. Но! Полёт становится не таким уж нереальным. Об этом можно мечтать. Более того… Я долго работал в аэрокосмогеологии, лично знаком с несколькими космонавтами, учился и получал второе высшее в Центре подготовки космонавтов… Я всё время «бил» где-то рядом! Понятно, моего здоровья, моей подготовки не хватало и уже никогда не хватит, чтобы попасть в отряд космонавтов. Но я уверен, если человек хочет, он получает желаемое! И когда усмехаясь меня спрашивают: «Ну, что? Когда полетишь в космос-то?», я отвечаю: «Джон Глен, первый американский астронавт, второй раз полетел в 75 лет, у нас ещё есть время, ребята». Так что, если кому смешно… пусть смеются. И по большому счету, я считаю, даже подняться на 5000, туда, где от атмосферы остаётся половина… это уже почти космос. Блин, Вова, а ты же ходил на девять! На девять тысяч метров!