Валерий Лаврусь - Очень Крайний Север

А может, там жили мамонты? Но тс-с-с-с! Я вам этого не говорил.

Такой получился «Тету-Мамонтотяй». Не так уж был далёк от истины Славка.

Славка!

Славка!!

Славка!!!

Брата Юрка потерял зимой 2003-го. Страшная болезнь с ужасным и мерзким названием «панкреонекроз» забрала Славку навсегда, безвозвратно и безнадёжно. Три кошмарных недели — четыре раза в сутки, каждые шесть часов, утром, днём, вечером и ночью — Юрка звонил и звонил в реанимацию, а оттуда с такой же регулярностью отвечали: «Состояние крайне тяжёлое». Три недели бессонницы. Три недели мучений и слёз. И «приговор» врача. И раздражённый голос в телефонной трубке: «Кто?! Не слышу! Ярослав Павлович? Серов? Десять минут как умер!»

Запаянный цинк, «груз 200», крик мамы, последняя горсть земли. И слова: «Он был для нас… Навсегда в наших сердцах… Мы всегда будем…» Мы тоже будем — не «всегда».

На прощании Юрка жаловался Колганову: «Он всё спрашивал, как будет без меня, если я уеду в Москву. А я?! Я КАК БЕЗ НЕГО БУДУ? Коля?!»

Славка был старше Юрки на четырнадцать лет, и близкие отношения на протяжении Юркиных двадцати пяти лет детства, отрочества и юности у них не сложились. Слишком большая разница.

Настоящее знакомство началось в девяностом, в Северном, и продлилось почти тринадцать лет. За это время Ярослав сумел стать Юрке не только настоящим старшим братом, но и непосредственным начальником, и товарищем по работе, и, наконец, просто другом. И был он ему сторожем.

И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой?

А он сказал: не знаю, разве я сторож брату моему?

(Бытие, 4; 8—9)

Славка был. И остаётся…

P.S. Колька Колганов умер через два месяца после Славки, на день Геолога. Варя Колганова, всхлипывая, сказала тогда Инне и Юрке: «Позвал его Слава»…

Мы смотрим кино, и часто пытаемся примерить на себя судьбу героев. В этом нет ничего удивительного, просто срабатывает один из фундаментальных человеческих инстинктов — инстинкт подражания. Многие видели фильм «Вертикаль» со знаменитыми альпинистскими песнями Высоцкого («Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так!») — многим этот фильм свернул мозги и отправил в горы. Покорять.

Юрку всё это не касалось. Не интересовало. Если под воду с аквалангом он мечтал спуститься с пяти лет (кстати, тоже после фильма, «Последний дюйм», и в нём тоже была крутая песня, помните: «Какое мне дело до всех до вас, // А вам до меня!»), и Юрка буквально грезил дайвингом, то горы манили его мало. Хотя, в отличие от подводного мира, горы он видел воочию. В детстве его возили в Сочи и в Грузию, где родители показывали Кавказ. А в двадцать восемь он со Славкой побывал на Полярном Урале. Урал Юрке понравился, даже впечатлил, но всё же не настолько, чтобы всё бросить и лезть на гору…

Следует признать, что самое большее влияние на Юрку безусловно оказал Ванька Дьяков. Знакомство с ним чуть было не стоило Серову обмороженных ушей на Тету-Мамонтотяе, но главное — он тогда почти подбил Юрку на зимний поход на Пай-Ер. В поход Юрка не пошёл, но именно этот белобрысый стервец заронил что-то такое младшему Серову в душу, и это «что-то» вдруг проклюнулось спустя пять лет после отъезда из Северного и начало расти, расти, расти — и выросло, как ни странно, в Египте, в декабре 12-го. Тогда в Шарм-эш-Шейхе на дайверовском катере (на дайверовском!) Юрка познакомился с Игорем. Случайно. Вальяжно раскинувшись на тёплой палубе, тот втирал пышной белокурой мадам, как каждый год в июле он с большой командой поднимается на Эльбрус. «А в команде кто?» — неожиданно для себя вмешался в разговор Юрка. «А разный народ… В основном бывшие воины-десантники». «А можно с вами?!» — ещё более неожиданно для себя спросил Юрка. «Да на здоровье!»

Юрка взял телефон Игоря.

Но на июль следующего года у Серова планы уже были свёрстаны. Поэтому Эльбрус переносился на июль 2014-го.

О встрече с Игорем и своём решении Юрка рассказал Дьякову, когда приезжал к тому в Сидней. Дьяков там ему устроил «по блату» сдачу экзаменов на «дайвера открытой воды» — Open Water Diver (сбылись мечты Юрки про акваланги). Весьма, надо сказать, скептически отнёсся Ванька к Юркиному порыву сходить на Эльбрус. Более того, когда Серов в первый день экзаменов приполз от усталости на карачках, произнёс фразу, которая поставила точку в Юркином решении: «Хреновая у тебя физуха, Палыч! На Эльбрус он собрался… И не такие блевали на скалах Пастухова!». Разозлил он Юрку. В очередной раз «на понт» взял. И в ноябре 2013-го при составлении графика отпусков Серов первый раз после Египта созвонился с Игорем, поинтересоваться, помнит ли он его? «Конечно!» — радостно откликнулся тот. «Договорённость в силе?» «Конечно!» — подтвердил Игорь. И Юрка запланировал две недели отпуска на вторую половину июля 14-го.

В феврале 14-го Серовы поехали на Канары, и там, на Тенерифе, Юрка мог вспомнить, что такое горы. Во-первых, они с Соней пешком спустились с высоты 600 метров по ущелью к морю, а во-вторых, поднялись на вершину вулкана Тейде (3500 метров). Так высоко в горах Юрка ещё не бывал… Вид с Тейде открывался космический, а это только 3500! На вершине вулкана Юрка попытался представить себя на Эльбрусе (Эльбрус тоже вулкан). И именно там, на Тейде, он впервые точно и определённо сказал себе: «Хочу!». Не доказать Дьякову, а исполнить своё желание.

Но только в апреле Юрка встретился с Игорем. Сидя в кафе, тот прямо на салфетке набросал список снаряжения. Юрка только присвистнул. Вышел список длинный — на две стороны салфетки и на два сезона: лето и зиму, выше 3500 — зима вечная. Для таких переменчивых условий, как Юрка помнил из своих полевых работ, обычно нужно полтонны груза на четверых и вертолёт для заброски. Однако на Эльбрусе «хеликоптер нихт» — вертушек не ожидалось, всё снаряжение должно умещаться в двадцатикилограммовый рюкзак.

Лирическое отступление про «хиликоптер нихт».

Рассказывают, что это был реальный случай, хотя всё же, скорее, анекдот, но… не суть. Немецкому туристу для восхождения на Эльбрус дали нашего гида, гид — человек в горах опытный, парень крепкий, но немецкого не знает. Как-то они внизу общались, говорить там, в общем, много не нужно. Но на штурме, на Седловине Эльбруса, на 5300, немцу вдруг стало нехорошо, горная болезнь доканала, и германец стал ложиться, закатывать глаза, часто дышать, в общем, делать всё, чтобы гиду стало понятно — ему плохо. При этом он ещё и шептал: «Хеликоптер… Хеоикоптер…» — мол, вызывай вертолёт, гад русский! Наш смотрел на всё это, смотрел… Вертолёты на Эльбрусе, конечно, у МСЧ есть, но стóят безумно дорого. И он немчуре, как смог, на «немецком» выдал: «Нихт! Хеликоптер нихт!», а потом, подумав, добавил: «Пописдофали!»