Валерий Лаврусь - Очень Крайний Север

Проснулся Юрка от того, что рядом кто-то надрывно кашлял. Прямо-таки разрывая лёгкие, так крупозно кашлял. И с удивлением обнаружил, что это он сам. И ещё он понял, что замёрз. Сильно. Ванька спал в гагачьем пуховом спальнике. А вот Юрка… «Зараза, дрыхнет… и тепло ему, а я тут в синтепоне совсем скоро околею», — жалел себя Юрка. Он выбрался из спальника, что-то нацепил, надел валенки и выполз из палатки. Кашель не прекращался. Юрка, чтобы согреться, сделал пару кругов вокруг палатки трусцой. Лыжи стояли, воткнутые в снег, и подмигивали креплениями — мол, пошли… Мысль в Юркиной голове забилась настойчивее: «А может, и правда встать на лыжи… и ну его всё на хрен?!» Мороз по ощущениям был градусов двадцать — двадцать пять. «Не… не дойдём… Заплутаем в лесу и замёрзнем к собакам… И вообще, так настоящие альпинисты не поступают!» — и Юрка показал креплениям фигу.

— Палыч, лезь в мой спальник, я в твой перебрался.

От добрый Ванька… от добрый! Хрустя замёрзшим киселём, Юрка забрался в палатку, влез в Ванькин спальник и отрубился.

И привиделась ему снежная гора, а на ней странные военные люди с флагами. Снег и гора — понятно, но при чём тут военные? Может, как-то связано с бензином? Или со спиртом? Непонятно…

В следующий раз из спальников они выбрались уже в семь. Сном то, что было ночью, назвать можно весьма условно. Так… перемучались кое-как, еле рассвета дождались. Остатки бензина запустили на чай — в термосах всё давно остыло. Попили чаю, остатки перелили в термос. Солнце медленно поднималось.

— Давай, Палыч, сниматься, а то чё-т холодно стало…

«Да? А я не заметил… — ёрничал про себя Юрка, пакуя рюкзак. — Тепло же всё время было… А теперь, значит, похолодало…»

Свернули спальники, стряхивая остатки киселя, переобулись, сунули в рюкзаки валенки. Осталось снять палатку. И тут выяснилось: ледобуры, крепящие палатку, вмёрзли намертво. Твою же мать! Минут десять потратили на то, чтобы раскачать их, а ногам тем временем в лыжных ботинках потихоньку приходил «крандец». В конце концов, простучав топориком, ледобуры выкрутили. Свернули палатку и рванули так, словно за ними гнался сам чёрт. Через полчаса, перейдя болевой порог, оттаяли ноги, и «альпинисты» снизили темп.

Возвращались они другим путём, намеченным ещё перед выходом: по накатанной снегоходами рыбаков и охотников лесной дороге.

А чего же они к озеру этой дорогой не пришли, спросите вы.

Так это же было бы легко! Так и ночевать можно остаться в лесу! Но они же «ночёвку на леднике» отрабатывали. Они же альпинисты! Сто тысяч раз Тету-Мамонтотяй!

На входе в лес возле охотничьей избушки они повстречали молодёжь — парня с тремя девушками. У парня было ружьё, а вот спичек — не было. Они провели ночь в лесу без огня. «Смотри-ка, — думал Юрка, — не одни мы идиоты…» — и на душе как-то сразу потеплело. Выдали детям запасные спички; для чего Ванька залез в рюкзак и переворошил его весь, потом попили чаю и рванули дальше.

Следующие десять километров до автобусной остановки ничем примечательны не были. Дошли — и слава Богу! С автобусом тоже повезло: приехал, как только сняли лыжи.

Уже в автобусе после продолжительной паузы Ванька подвёл итог:

— Хреновые мы альпинисты, Палыч…

Кто бы, Ваня, спорил! Это ж Тету-Мамонтотяй!

Под занавес, уже вечером, Ванька позвонил и сообщил, что не только спички они оставили ребятишкам, но и спирт у них забыли. Видимо, в чисто медицинских целях.

Полный Тету-Мамонтотяй…

***

На Пай-Ер Серов не пошёл. Не сложилось. И об этом не жалел, зная, как несладко пришлось Ваньке с товарищами. И мороз, и пурга, и ветер. Ветер срывал со склона палатки и людей, которые крючьями пытались закрепиться на леднике. Ванька не заострял в рассказах внимание, пригодился ли ему тетумамонтотяйский опыт. Может, и пригодился. Всё-таки палатку ставили почти на леднике. А напрямую Юрка не спрашивал.

Но! на Тету-Мамонтотяй сходили они… сами честно признавались — как последние балбесы!

«Убивать из рогатки таких нужно альпинистов! — бушевал Славка. — В детстве! Чтобы ни себя, ни родственников не мучили!»

(Потом сам же с ними сходил на озеро. И ещё он с Юркой по-прежнему собирался в лыжный переход из Северного в Салехард. Тоже… тот ещё тетумамонтотяйщик.)

А в общем: поиграли в Полярный Урал! И вроде, Юрка уже не мальчик, с опытом…

Несмотря на некоторые суицидальные наклонности и наличие беспокойных друзей, Южный Крест Юрка таки увидел. Ванька и показал — тринадцать лет спустя, в Сиднее.

И в альпиниста Юрка «поиграл» по-настоящему.

И что означает «Тету-Мамонтотяй» — тоже узнал.

Как-то осенью на полевых работах аэрокосмогеологи поставили базу на Янгаяхинском месторождении возле озера с замечательным названием Кокойвичуто. Помимо этнографически примечательного названия отличается оно необыкновенной красотой. Ясным осенним днём под низким северным небом в обрамлении разноцветных осин — оно как бы светилось изнутри. Юрке потом объяснили, что это следствие небольшой глубины и светлого, почти белого песчаного дна. И было в том озере — полно рыбы! Но аэрокосмогеологи ещё об этом не знали.

Когда к ним по речке на лодке приплыли ханты, Серовы на базе занимались привычными делами: собирали и тестировали аппаратуру к лоцированию. Лодкой стоя правил парень лет семнадцати, пожилая женщина сидела, поджав под себя ноги, Юрке показалось, что это сын с матерью. Одеты они были без национального колорита: брезентовые штормовки, свитера с растянутой горловиной, брезентовые штаны, болотные сапоги; у мальчишки — вязаная шапочка, у матери — шерстяной платок.

Лодка причалила, парень выпрыгнул и подтянул лодку на берег. За ним степенно сошла матрона.

— Здрасте! — кивнул Славка.

— Сакурить есть? — без приветствий начал общение молодой.

Славка протянул пачку. Хант достал сигарету, а пачку сунул в карман.

«Хорошее начало», — отметил про себя Юрка.

Пока разбирались с сигаретами, мать подошла к костру и присела на бревно.

— Чай? — предложил Славка.

Хантыйка деловито поворошила костёр палкой, подкинув ветку, потом долго изучающе смотрела на старшего и, выдержав по её мнению уместную паузу, наконец спросила:

— С сахаром?

— С сахаром.

— Конфеты есть?

— Карамель.

— А печенье?

— Печенья нет.

— С сахаром и конфетами, — наклонив голову, милостиво согласилась представительница коренной национальности. Говорила она, в отличие от сына, правильно, без акцента.