Валерий Лаврусь - Очень Крайний Север

Всё. Больше не могу. Хватит про обыкновенность жизни. Поехали в поля… Там всё проще и понятнее.

Недавно Ванька Дьяков вернулся из Австралии в Швецию и, прислав эсэмэску, затащил Юрку в WhatsApp. Он бы мог его затащить и из Австралии, не в этом дело. Ванька по жизни обязательно куда-нибудь Юрку затаскивает. Он затащил Серова в «аську» — наверное, они сами уже этого не помнят. К нему в Стокгольм Юрка впервые поехал за границу, к нему же он впервые поехал в Южное полушарие — в Сидней. До Ванькиного отъезда в столицу у Юрки даже мыслей не было перебраться в Москву. Но когда Ванька укатил, Юрка заскучал, затосковал и стал всерьёз подумывать: не пора ли?

Такое необыкновенное, прямо-таки судьбоносное влияние имел на младшего Серова Ванька. Временами Юрка пытался сопротивляться подначкам Дьякова, но в конечном итоге ничего поделать с собой не мог и вёлся на понты, как мальчишка.

«Палыч, ты чё до сих пор не в вотсапе? Палыч, это современно и удобно!» Раньше Юрка про это приложение слышал и от знакомых, и от друзей, и от сына, но только после Ванькиной эсэмэски установил его себе. Слаб человек. Слаб…

Так же в конце прошлого века, в феврале двухтысячного, Ванька стал подбивать Юрку пойти в лыжный поход на Пай-Ер, есть такая гора на Полярном Урале — 1472 метра. Ванька туда собирался с друзьями-альпинистами, коих в Северном, совершенно равнинном посёлке, в те времена было удивительно много.

Жил в посёлке замечательный человек — Коля Ложкарёв. Николай «коллекционировал» самые высокие вершины материков и континентов: Эльбрус, Килиманджаро, Аконкагуа, Мак-Кинли, Косцюшко… С Эверестом у него не задалось, а так даже в Антарктиде побывал на Массиве Винсон. Юрка, было дело, даже пару раз провожал Николая в горы — от Ваньки из Москвы, случайно оказавшись в командировке. Чуть талисманом не стал: дескать, если Палыч проводил и выпил напутственную рюмку, то будет всё ништяк. Всё и было «ништяк». А на Эверест не проводил…

Сам Ванька — тоже вполне законченный альпинист. Взгляд блуждающий, лицо обгоревшее, за дверью рюкзак размером с хозяина. Он даже песни туристские под гитару пел.

«Мы рубим ступени. Ни шагу назад!

И от напряженья колени дрожат…»

Короче, в 2000-м команда из Северного во главе с Ложкарёвым собралась на Пай-Ер и решила прихватить с собой Юрку.

На Полярном Урале Юрка уже бывал, на Мёртвой реке (на Хальмер-Ю). Тогда стояла ранняя осень, и снег только-только начинал ложиться на сопки. Но Полярный Урал зимой — это суровое испытание. К нему вот так, встав утром в воскресенье в семейных трусах, обычный человек совсем не готов. Даже если у него есть опыт зимних полевых работ. Даже если он тренируется. И даже если начисто безумен… Но Юрка, которому без полевых работ в жизни чего-то не хватало, согласился. Тем более, разговоры о лыжном переходе со Славкой (из Северного — в Салехард) так разговорами и оставались. Как-то за месяц до отъезда позвонил Ванька и сказал: «Палыч, мы должны уметь ставить палатку на леднике. И ночевать в ней. Ты умеешь ставить палатку на леднике? Нет? Надо учиться!»

Надо так надо…

Спрашивается: а где в равнинном Северном можно взять ледник? Обсудив вопрос, парни логично предположили, что большое озеро вполне может его заменить.

Рядом с Северным три больших озера.

На севере, в километре от посёлка Кан-То — озеро большое, подходящее, но будущие восходители его вычеркнули сразу. Слишком близко.

Километрах в одиннадцати от посёлка расположено озеро Белое, длинное, узкое, с высокими берегами. Но горный ледник подразумевал большие открытые пространства, к тому же у Юрки были свои особые отношения с зимним Белым. Белое тоже вычеркнули.

Оставалось последнее, с замечательным названием Тету-Мамонтотяй. Что означало сие название, не знал никто. Одно было точно известно, «то» по-ненецки — «озеро».

Славка как-то, инсинуируя перед девушками из краеведческого музея, переводил: «озеро, через которое мама переправлялась на мамонте, и мамонт сломал себе ногу» — ладно хоть динозавров не приплёл.

Озеро располагается километрах в восьми к югу от посёлка, на болотистой равнине. Огромное — восемь километров на четыре — оно практически полностью было лишено человеческого внимания. Лишь зимой редкие рыбаки заезжали за щукой, а летом и вовсе туда не добраться.

На Тету-Мамонтотяй они и решили идти ставить палатку на «ледник».

Было прекрасное февральское субботнее утро. Мороз минус двадцать, солнечно, тихо…

Читатель, наверное, заметил, многие события в книге происходят в «прекрасное морозное солнечное утро» или «солнечное, тихое, по-апрельски тёплое утро». Это означает только одно: в «метель и пургу» на Севере геройские подвиги совершают только выходцы из прибалтийских стран, работники «Латдорстроя» — остальные для подвигов выбирают хорошую устойчивую погоду.

Так вот, то было прекрасное февральское субботнее утро. Мороз минус двадцать, солнечно, тихо. Парни с двумя комплектами лыж и двумя большими рюкзаками — в рюкзаках спальники, палатка, валенки, смена одежды, еда, термосы, примус, бензин (бензин!) и спирт («Спирт мы, Палыч, берём на крайний случай, исключительно в медицинских целях!») — стояли и дожидались машину Ванькиного друга. Друг приехал в девять. Будущие восходители распихали лыжи и рюкзаки по салону и багажнику, сели и поехали на каэску — компрессорную станцию «Газпрома», расположенную в километре к югу от посёлка, на промзоне.

На каэску приехали к краю леса, оттуда в сторону болота тянулась лыжня: нормальные люди на нормальных лыжах делали нормальные лыжные прогулки по лесу, доходили до болота, разворачивались и усталые и довольные возвращались домой. Но это не про Юрку с Ванькой! Этим — дальше.

Выгрузившись и переодевшись, они встали на лыжи и потихоньку пошли.

Что хорошо в лыжном туризме — да и в альпинизме тоже — никто тебя не гонит. Основной девиз: «поторапливайся не спеша», (или, как говорят танзанийские горные гиды: «поле-поле»). Бегать — не то чтобы не нужно, бегать — крайне вредно. Сначала ты быстро идёшь, потом сильно потеешь, потом тебя немного продует, потом ты слегка замёрзнешь, а потом… а потом — «ёк»! Переохлаждение на высоте вещь опасная.

И дышать интенсивно на морозе тоже вредно, тем более в горах. В теории альпинист-лыжник должен быть сухим, с несбитым дыханием, спокойным и уверенным. Но это в теории…

Минут за пятнадцать-двадцать парни выбрались на другой край леса. Лыжня, завернув, весело убежала обратно, а они встали на редколесье перед болотом.

Рям — так называется подобное ландшафтное образование: уже не лес, но ещё и не болото. И это плохо. На болоте в феврале наст плотный — идти можно как по шоссе. В лесу снег рыхлый, его, не задумываясь, нужно тропить. А на ряме — он то глубокий и рыхлый, а то — глубокий и с тонким настом: идти одно мучение, всё время в напряжении, не знаешь, когда провалишься. Тропить приходится по очереди, один идёт, проваливаясь — второй следом, первый выдохся — второй встаёт на его место. Первым пошёл Юрка. Метров через двести уступил Ваньке. Теория, как ей и положено, не работала — взмокли оба. Следующие триста метров шёл Ванька. Потом ещё сто — Юрка… и они выбрались на болото. Дальше пошли веселее.