Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

— Лучше на лыжах покатаемся! — предложил он Ане.

— Как тебе не стыдно! — возмутилась жена. — Ведь это какое собрание?! Отчетно-выборное! Один раз в году бывает!

— Ну а чего там? — с кислой миной спросил Коля.

— Как чего?! Увидишь, как полетит вверх тормашками Карпов.

— Как бы не так!

Нет, на этот счет Коля был другого мнения. Он был убежден, что никакая сила в Подлипках не в состоянии сдвинуть с насиженного места Карпова. В представлении Носкова только «всемогущий» Капустин мог бы снять с работы Фрола Кузьмича. Коля и мысли не мог допустить, чтобы колхозники «прокатили на вороных» Карпова, не выбрали его своим председателем.

Теперь Коля сидит рядом с Аней на самой задней скамье и с живым интересом следит за тем, что происходит на собрании. И удивляется: не боятся колхозники Карпова! Дают они ему жизни, бьют и в хвост, и в гриву!

А вот и Константин Ласкин говорит. О чем он? Он говорит о клевере и кукурузе, об овсе и горохе, об их урожайности, о кормовых единицах. Называет цифры — понятные и радостные. Эти цифры предсказывают: пройдет год — и в колхозных амбарах будет больше зерна, будет вдоволь кормов на фермах. Тогда можно будет по-настоящему заняться механизацией свинарника, коровника, внедрять передовые методы содержания скота.

Константин Ласкин говорит, и в воображении Коли встают новые колхозные здания: фермы, теплицы, сараи, склады. На месте старого клуба появляется новый Дом культуры с просторным зрительным залом и сценой, с читальней и комнатами для кружковой работы, с гардеробом и буфетом. Коля видит: овраг ниже клуба перегорожен плотиной и блестит зеркальное озеро. Летом по озеру плавают утки, скользят лодки. Резвясь, сверкают над водной гладью золотистые рыбки. А зимой по ледяному зеркалу бегают конькобежцы…

Коля верит Ласкину, знает, что он не пустобрех, не пустозвон, зря слов на ветер не бросает. Знает, что Константин сам душой болеет за колхоз, страстно хочет, чтоб колхозники жили лучше, чтоб в каждом колхозном доме поселились радость, и счастье. И у Коли вдруг рождается новое чувство, которого он раньше не испытывал, — чувство ответственности за будущее родного колхоза. Оказывается, и от него, Коли Носкова, зависит лучшая жизнь в Подлипках. Надо только вместе с другими дружно взяться за дело, поработать честно, на совесть, не жалея сил, — тогда у нас будет все: и Дом культуры, и стадион, и парикмахерская…

Коля верит и не верит Ласкину. А может, ничего этого и не будет? Это ведь легко сказать: взяться всем дружно да поработать на совесть! А кто возьмется?..

Коля оглядывает собрание. Возле двери, в людской толчее, он замечает отца с матерью. Не они ли? Как бы не так! Жди, когда рак свистнет. Им ваши речи, Константин Иваныч, как мертвому припарки…

Там же, на проходе, стиснутая толпой стоит Аксютка Толстогубова. Не эта ли? Не она ли поработает «на совесть»? Вчера ее в колхозном лесу на порубке застали. Воз слег нарубила. Самовольно. Акт составили. Стыдили. А что толку? У нее совести нет! Чего ж от нее ждать?!

Вон к ней жмется Галька, ее дочка. Она с мужем, с Петькой Ефимовым. Может быть, у них есть совесть? Галька, как вышла замуж — устроилась телятницей. Только и месяца не проработала — прощай, телятки! Бросила она их. И Петьку с толку сбила. Тот слесарем в мастерской работал. Теперь и дорогу забыл туда. За Галькину юбку держится. Днюет и ночует у тещи. Новую технику осваивает — самогонный аппарат…

Вон кто-то в дверь ломится, аж она трещит. Появляется лохматая голова Ивана Блинова. Без шапки. В глазах у ветеринара пьяная муть. «Почему нельзя? — сипит он. — А где демократия? Где?». Пьяного выпроваживают…

Аня вдруг прерывает мысли Коли Носкова. Она слегка толкает его локтем в бок и шепотом спрашивает:

— Ты чего хмуришься?

— Я? — удивляется Коля. — Так, ничего…

— Тебе что, Карпова жаль?

Он смотрит на жену. У нее шаль сдвинута на затылок, а на лоб спустились золотистые локоны. Щеки залиты румянцем. В глазах счастливый блеск. Коля любуется Аней, ее белозубой улыбкой и смущенно бормочет:

— Вот еще!.. Очень нужен он мне!..

Не случайно отчетно-выборное собрание состоялось в субботу, перед выходным днем. И то, что оно к шести часам закончилось, тоже было предусмотрено. В шесть часов колхозники должны сесть за праздничный стол. Это стало традицией.

Колхозники выходят из клуба и по узкой тропинке, протоптанной в сугробах, гуськом тянутся к новому дому Григория Ефимова. Идут трактористы и доярки, свинарки и телятницы. В просторном доме колхозного бригадира накрыт для них стол.

Но куда же пошел сам хозяин этого дома? Вслед за Карповым он направляется к дому Носковых. В этом доме тоже накрыт праздничный стол. Сюда приглашены районные работники, гости из колхоза «Память Ильича», шефы-москвичи. Они уже здесь. Тут и свои активисты-специалисты: и агроном Моторная, и бухгалтер Романов, и зоотехник Сергей Иванович.

А Ласкин спешит домой. Он беспокоится: что там случилось? Когда Константин выступал на собрании, в клуб протиснулся возчик почты Ионыч. Он с минуту стоял у двери, оглядывал собравшихся. Старик кого-то искал. Склонялся к сидящим в рядах, о ком-то спрашивал. Затем крикнул на весь зал: «Акулина Гавриловна! Выдь-ка!» Константин следил, не прерывая речи, как мать торопливо пробиралась к двери и вместе с Ионычем вышла на улицу. И больше в клуб не вернулась.

Константин входит в избу и не верит своим глазам: за столом сидят Светлана, Леночка и мать. Пьют чай.

— Ба! Кого я вижу?! — радостно восклицает Константин и спешит обнять жену и дочку.

— Что, не ждал? — улыбается Светлана.

— Признаться, не думал, что вы так скоро…

— Если не рад, мы сейчас же уедем обратно! Правда, Леночка?

— Нет, я хочу с папой! — Дочка слезает со стула и тянет отца за полу шинели к столу.

Константин снимает шинель и садится рядом с женой, а Леночку берет на колени.

— Как вы добрались?

— А мы на лошадке ехали, которая письма возит, — отвечает Леночка.

Акулина забыла про чай и вопросительно смотрит на сына:

— Костя, не томи душу, скажи, чем дело кончилось? Кого выбрали?

— Ах да! — Константин смущенно улыбается. — Можете меня поздравить — председатель колхоза!

— Ну слава богу! — с облегчением вздыхает мать. — Я боялась, как бы Карпова не оставили…

Светлана застыла в напряженной позе и как-то странно смотрит на мужа; какие-то противоречивые чувства борются в ней, отражая на ее лице и удивление, и радость, и испуг.

— Ой, Костя! Теперь ты никогда не вылезешь отсюда! — упавшим голосом говорит она.

— Плохо буду работать — через год и мне дадут по шапке! — шутит Константин.

Акулина заглядывает в окно, смотрит на проулок.