Борис Ольхин - Осенние жаворонки

— Аля, нам надо… поговорить.

Девушка мельком взглянула на него, поверх него, — он отметил дрожащий подбородок, выражение обиды на лице.

— Нет, нет, — отозвалась она, стоя к нему боком и как бы защищаясь вздернутым плечиком. — Нет-нет, не надо…

«Вот и все», — подумал он. Дальше стоять рядом с ней и делать вид, будто ничего не случилось, у него не достало сил. Неуклюжим маневром пропустил вперед себя несколько человек, поставил на поднос какую-то еду…

После смены он остался на участке еще не меньше часа, и когда заявился домой, Таисья и Андрейку уже привела, и на кухне у нее готовился ужин. Виктор пришел в комнату и сел на диване, точно гость.

— Что, опять что-то на участке стряслось? — спросила супруга.

— С чего ты взяла?

— Да пришел, сел… как прибитый!

У него не было заведено делиться с ней производственными затруднениями, а тут словно нашло что: рассказал о попытке руководителей цеха спихнуть по кооперации другому заводу негодные отливки, и как он сорвал эту сомнительную операцию. Он ждал от нее укоров, мало де синяков да шишек получаешь, так еще нерасположение начальства схлопотал! И удивился, когда Таисья сказала:

— И правильно! Нечего у них на поводу идти. Сами потом открестятся, а ты в виноватых ходи!

Виктор посмотрел на нее недоверчиво; отметил неприбранные волосы, выцветший затасканный халат.

— Ты что все растрепой ходишь! Новый халат сшей. Брючный костюм себе закажи.

Она от неожиданности поперхнулась.

— Ты… ты считаешь, мне к лицу?

У него скулы свело. Кивнул неопределенно, сказал:

— Да… И давай ужинать, что ли.

Открыв Юльке, Тамара пригласила ее в комнату.

— Пройди, посиди, я сейчас, — сказала она, склоняясь над раскрытым чемоданом.

Квартира у них однокомнатная, с хорошей мебелью — две деревянные кровати с полированными спинками, сервант, большой телевизор и посередке круглый стол. Юльке здесь нравилось, и она мечтала, что неплохо бы и ей со временем поселиться в такой квартирке.

Хотя Тамара уверяла Игоря, будто мамаша подговаривала ее перейти на завод с тем расчетом, чтобы не засиделась в матерях-одиночках, на самом деле не это имело решающее значение; они располагали так, что если вдвоем на заводе работать станут, то скорее продвинутся в очереди на обмен квартиры.

Юлька посидела какие-то минуту, две и собралась уходить. Тамара хотела угостить ее домашним печеньем, но Юлька головой мотнула и сказала:

— Не хочется что-то. Спасибо, пойду… А то прогуляемся до нас?

— Ой какая ты непослушная, — укоризненно-ласково выпела Тамара, в точности изобразив интонацию воспитательницы детсада, которую Юлька тоже хорошо знала.

Они привычку взяли разговаривать в такой манере, и обеим это нравилось. Но на сей раз Юлька игру не приняла и предложила обычным своим, на сей раз каким-то тусклым, удрученным голосом:

— Не то прошвырнемся чуть, а?

— Ой какая ты несговорчивая, — пропела Тамара.

И оставила чемодан. Наказав матери присмотреть тут за Леной, взяла сумочку и перед выходом погляделась в зеркало, поправила прическу.

С безоблачного неба светило предвечернее солнце; повеивал ветерок, наносил пыль и бензиновую гарь, и стоял шум, неумолчный городской шум, который все как будто затихал и не мог затихнуть.

Они повернули за угол, по тротуару пошли медленнее. Юлька хмурилась, покусывала губы, и походка у нее сделалась неровной, так что Тамара не могла приноровиться к ее шагам.

— Знаешь, Тамара, о чем тебя спрошу… Только никому-никому об этом, хорошо? — заговорила Юлька. — Вот если бы твой парень, он бы говорил, что любит тебя, и все такое… а сам бы с другой в то же время?

По лицу Тамары скользнула болезненно-смешливая гримаска. Она отмахнула сумочкой шаг, обратила блеснувшие глаза на Юльку.

— Володьку своего с кем засекла? — спросила иным уже, обыденным тоном.

Юлька смешалась, покраснела и как-то через силу сказала, что да, видела Петухова с другой. Видела, как он остановил свою машину, и вышла из нее этакая фифа, да еще чмокнула его.

— Он тебе объяснялся? — спросила Тамара. — Предложение делал?

— Осенью говорил… поженимся, — пробормотала Юлька.

Тамара участливо взяла ее под руку. Она не то чтобы принимала слишком близко к сердцу эти пустяшные, на ее взгляд, терзания, но все время помнила, что Юлька сестра Игоря.

— Присмотрись к нему, — посоветовала она. — Если он такой, вашим и нашим, то дай от ворот поворот и выбрось из головы.

Склонив голову, Юлька облизнула губы. Сказала негромко, тоскливо:

— Мне-то, видишь ли, назад… повороту нет.

— Почему? Ты в положении, что ли?

Юлька кивнула и крепче сжала губы, и у нее слезливо замигали глаза.

— Это меняет дело, — рассудительно сказала Тамара. — Он, Петухов твой — знает?

Юлька мотнула головой и, не в силах более сдерживаться, всхлипнула.

— Ну вот что, Юль, погоди. Уладится, авось… если не последний он негодяй. Ты молчи только пока, виду не подавай. Ну, что видела его, с этой. Важно тоже и простить иногда.

Поддержка подруги приободрила Юльку. Конечно, время еще есть, и важно не вешать голову. Петухов же слово дал, поклялся, что осенью поженятся. Соображать должен, что если на попятную вздумает, — не пройдет ему номер. А ту фифу она ему еще припомнит, о-ей, как припомнит!..

Ноги сами привели их к Юлькиному дому. Постояли у калитки, будто в сомнении, не повернуть ли обратно, — и вошли.

Из-за дома, из сада, раскачиваясь небрежно и держа руки в карманах, вышел Валентин. Тамара не сразу признала его, одетого по-домашнему, стриженого. Да и вид у него был не прежний, не задорно-почтительный, а какой-то тусклый — пришел он из ресторана в порядочном подпитии, и крепко нагорело потом от бати…

Во дворе у Рядновых не засиделись — Юлька будто в рот воды набрала, Валентин был хмур и неразговорчив, Игорь торопился на футбол.

— Пойду тоже, — сказала Тамара. — Надо чемодан дособирать.

— Нам по пути, — отозвался Игорь, пропуская ее в калитку.

Они пошли тенистой улицей в ту сторону, где парк и стадион. Игорь видел вокруг всякую ерунду, вроде мелькнувшего в раскрытом окне лица, притаившейся под забором кошки, обрывка красной ленты в ветках акации, взметнувшейся над крышей стайки голубей, — и только в глаза Тамаре не отважился поглядеть.

— Уезжаешь куда? — спросил он с деланным безразличием.

Она будто нарочно не заговаривала первой, но отозвалась сразу.

— Мама едет. В отпуск, в деревню. И Лену берет с собой.

Повернули в безлюдный переулок, вышли на площадь у стадиона. Через турникеты в ворота поспешали последние болельщики. А у Игоря и из ума будто вон, что на футбол ему надо; лишь заслышав знакомый, волнующий гул заполненного стадиона, он сожалеюще вздохнул.