Борис Ольхин - Осенние жаворонки

Из кухни вышел дядя — без пиджака, в старых штанах; он смущенно погладил усики.

— Нету, ребятки, моока. Не принешла, видно, Клавдия. Пром-блема. Моэт, сырых яичек выпьете?

От яичек братья отказались. Дядя Матвей предложил квасу — квасу они попили в охотку.

— Располагайтесь, — совсем уже внятно проговорил дядя Матвей. — Отдыхайте. А я в поле — бригадира надо найти, как минимум. До обеда отпускал, а время уж, вона — пять скоро!

Братья сказали, что располагаться не будут, надо де ехать.

Они прошлись к заброшенной кузнице. Кузница обветшала и покосилась, готовая рухнуть, сквозь дыры в крыше заглядывало солнце, освещая кучу хлама, битые кирпичи.

— Здесь дед Кузьма лошадей ковал, — сказал Игорь, показывая на обрушенную загородку.

— Дед, прадед, — пробормотал Валентин. — А как считаешь, Игорь, откуда пошла наша фамилия?

— Очень просто, — край-то у нас какой? Мануфактурный, пестрядинный. Рядно — это материя такая, домотканая. Мешки из нее шили. На портянки шла.

— М-да, не звучит… «Вашим благородием»…

Неподалеку от кузницы несколько женщин и два мужика вилами скидывали в траншею траву; рядом стоял колесный трактор с тележкой. Дальше в поле еще два трактора волочили за собой косилки с выгнутыми хоботами. При виде этой картины что-то повернулось в душе Игоря.

— Пойдем, — сказал он. — Нехорошо торчать без дела на виду… когда другие работают.

У избы дяди Матвея их встретила тетка Клавдия. Она и заикнуться им не дала, чтобы уехать так, не евши, — накормила окрошкой, и с собой снеди положила. Пришел дядя Матвей, покряхтел, умываясь, и совсем уже разборчиво проговорил:

— Сомненье тут на меня нашло, думал, в город с Клавдией подаваться. А пригляделся нонче опять, как нервенно, да в спешке все у вас живут, — и ну его, думаю, с переездом этим! Будем здесь доживать… как минимум.

Братья переглянулись. Оба вспомнили, как вчера посмеивались над дядей Матвеем, над его словечками, — и сделалось им отчего-то неловко.

Тетка и дядя вышли проводить их к машине. Всполошенно разбежались бродившие по двору куры, и, заглушая их квохтанье, самозабвенно и звонко прокукарекал петух.

Домой братья ехали молча, испытывая смутное чувство вины перед родиной предков и увозя в душе, как напутствие, отголоски заливистого петушиного «кукареку».

Придя со смены, Виктор не задержался дома лишней минуты, только переоделся да написал записку: «Поехал на завод автокранов — совещание по экспорту». И заторопился на автобусную остановку, что у завода. В сером выходном костюме и рубашке с галстуком он испытывал некоторую неловкость, точно предосудительное что затевал. «То была не встреча, а свиданье, у того ль студеного ключа», — нервно напевал он, путая слова и перевирая мотив этой невесть когда и где слышанной песенки.

Он увидел Алю сразу, едва она показалась из-за угла. В брючном костюме, с сумочкой, она шла небыстрой размеренной походкой, высоко держа голову, — как непричастная ни к чему земному.

— Я уж думал, ты другой дорогой ушла! — радостно и с укоризной приветствовал он ее.

— В архиве чертежи искала, — отозвалась она несколько отвлеченно, точно мыслями оставалась еще там, у себя в отделе.

Вышли из автобуса на площади. Их внимание привлекли несколько зевак у памятника, окруженного елочками, сюда же подкатили две «Волги», убранные розовыми лентами, передняя с куклой на радиаторе. Вышедшие из машины невеста в свадебном наряде и жених в черном костюме положили к памятнику цветы.

— Ты свою жену… так привозил? — спросила Аля.

— Нет. Это напоказ. На публику в расчете. Ручаюсь, им бы неинтересно стало, если бы без свидетелей!

— Вот как? — отозвалась она рассеянно.

От площади они прошли к кинотеатру, афиша извещала, что демонстрируется двухсерийный фильм «Фараон». И хотя кинотеатр был не высшего разряда, и фильм шел не первый день, билетов на шесть вечера не оказалось.

— Может, на девять пойдем? — предложил Виктор.

Она пожала плечиками и усмехнулась так, словно принудив себя к этой усмешке.

— Поздно на девять.

— Дома беспокоиться будут? Съездим, ты предупредишь.

— Не о себе я, — сказала она, отводя глаза. — Что тебе жена скажет, если поздно вернешься?

У него же из ума вон, как и что объяснял ей прежде о своих семейных обстоятельствах. И выложил спроста, что оставил записку, будто уехал на совещание.

— На совещание — со мной? — насмешливо и колко заметила она.

Виктор взял ее за руку и оглянулся, точно ему мешало чье-то присутствие.

— Идем, Аля, поговорим… Я все объясню.

Прошли через улицу, в городской сад, и Виктор увлек спутницу в боковую аллею, чтобы сесть не на виду. Он с горечью отметил, что Аля села не рядом и затем еще немножко отодвинулась от него. Он достал папиросы и, не закуривая, начал говорить горячо, сбивчиво, о том что любит ее, что готов уладить всякие формальности хоть сейчас — ему ведь только развод взять…

— Хочешь, пока снимем комнату?

— А что скажут мои родители? Вообще все?

— Что нам все! Мы взрослые, сами за себя отвечаем! — говорил он, дивясь какой-то невольной фальши в собственных словах, и оглядываясь с таким ощущением, что где-то неподалеку батя.

Она медленно покачала головой и насупилась, избегая встретиться с ним глазами..

— Или уехать можем, — продолжал он.

— Куда?

Виктор подумал о дяде Гордее, который жил в Туле. Вот бы и пристанище на первое время: дядя будет рад оказать поддержку в таком непредвиденном случае. И сам тотчас же и усомнился: «Нет, вряд ли дядя правильно поймет…»

— Мало ли мест на земле, — добавил он без прежней уверенности.

— Мама не согласится, — сказала она.

— Я, конечно, старше тебя…

— Ах, не в этом дело!

На лице у него выступил пот. Уловил легкий, летучий аромат ее духов, увидел, как в досаде склонила она лицо. «Не туда у нас разговор идет, — подумал с горечью. — Ну пускай, проинформировали ее о моем действительном семейном положении. И она считает, что я обманывал ее. Но что же мне было сказать?..» Ему стало казаться, что испортил он все сам, сейчас, когда попер напролом со своими неуклюжими предложениями — снять комнату, уехать. Ясно, из-за чего он на это сорвался, — из-за бати. Сказалась-таки семейная профилактика. Не исключено, что в подсознании он все время держал это батино предупреждение…

Он тряхнул головой, выпрямился.

— Поедем сейчас куда-нибудь, посидим? Я знаю одно кафе.

— Знаешь, у меня… голова болит, — сказала она, вставая. — Поеду домой.

Он задержал ее руку в своей, заглянул в глаза:

— Я позвоню, хорошо?

Она промолчала. Так и расстались — с прохладцей. Виктор по пути к дому казнился: не получается у него с ухажерством, все нескладно да невпопад. Или, как говорится, куда ни кинь — везде клин.