Борис Ольхин - Осенние жаворонки

— А что, у Таисьи не может быть подходящей точки зрения? Или она в одной черной краске… по твоему ведомству?

— Розовая. В полоску, — буркнул Виктор, давая понять, что более на эту тему толковать не желает.

Перед уходом Игорь сказал еще, что был на заводе, договорился с мастером насчет Валентина.

— Почему вы в четыре руки стараетесь его на завод чтобы обязательно? Может, у него другие планы?

— Это батино желание, — объяснил Игорь. — Уйдет он на пенсию, а на заводе все равно трое Рядновых! Все его сыновья. Да если еще зять там работать будет!

— Какой зять?!

— Это если Юлькин муж, то бате он — зять?

Виктор хохотал впокат.

— Ну, мудрецы!..

— А ты думал! — кинул на прощанье Игорь. — В нашей кладовке не только мыши водятся.

Улица Полевая, как и другие окраинные улицы, весной и осенью труднопроходимая от грязи, летом зарастала травой, и дорожные, с рытвинами колеи полнились пылью. Была она тихая — редко когда прошумит машина, протарахтит мотоцикл, и зеленая — привольно росли здесь тополя, березы, колючие акации и клены. Оживлялась она иногда разгульной компанией, песней под гармонь по случаю праздника, семейного торжества, свадьбы или проводов в армию, а в основном жизнь тут протекала замедленно, сонно. И как-то забывалось, что совсем неподалеку есть улицы, широкие и шумные, покрытые асфальтом, с потоками автомашин, троллейбусов, трамваев, хотя шум этот докатывался сюда, и поверх двускатных крыш, поверх деревьев виднелись многоэтажные дома… И стоило Игорю, возвращаясь с завода или из города, повернуть на свою улицу, как шаг его делался неторопливым, раскованным, и внутренний ритм — дыхание, удары сердца, сами мысли, — замедлялся: он как бы вступал в другой, заторможенный мир.

У своего дома он увидел Володьку Петухова, Юлькина ухажера. Володька заглядывал в приоткрытую калитку и, несерьезный человек, дразнил собаку.

— Привет мистеру Петухову! — насмешливо поздоровался Игорь.

Володька обернулся, — плотно сбитый, с белесыми ресницами и плутовскими глазами, в потертых «фирменных» джинсах; под распахнутой рубашкой — майка с нарисованным большущим дамским глазом.

— Чего не поделили?

— Он не в духе, — кивнул на Дика Петухов. — Своих не признает.

Войдя в калитку, Игорь урезонил собаку и впустил Володьку.

— Ты, значит, себя к рабочему классу не причисляешь? — продолжал Игорь, когда они сели на скамейке у заборчика.

— Да ну тебя! — обиженно отмахнулся Петухов, порываясь встать.

Игорь придержал его за плечо и, по-прежнему насмешливо щурясь, продолжал:

— А скажи, Вова, правда, что с рук продают долгоиграющие пластинки по тридцать аж рублей за штуку?

— Отстал от жизни! Семьдесят рэ за диск не хочешь?

— Это что же за диск такой?

— Заграничный, конечно!

— Божественная, должно быть, музыка?

— По вкусу.

— Не знаю, — сказал Игорь с простоватым видом. — Наверно, я не в ту сторону… развивался.

— Полно замирать-то! Во всем ты разбираешься, все сечешь.

Из-за угла, из сада, вразвалочку вышел Валентин. Петухов смешался было, но тотчас и сообразил, что это кто-то из Рядновых же, и поднялся навстречу. Поздоровались, познакомились. Петухов угостил Валентина сигаретой.

— Ты с завода тоже, Володя? — спросил Валентин.

— Нет, я на такси работаю.

— A-а! Заработки у вас, ничего?

— Если ворон не считать, да ушами не хлопать — зарабатывать можно, — словоохотливо говорил Петухов, признавший в Валентине своего парня. — У тебя тоже права есть?

— Пока нету.

Выглянула из сеней Юлька, обрадовалась, дуреха.

— Я сейчас, Володя!

И юркнула назад, в сени.

Валентин сплюнул, задумчиво продекламировал:

Показалась на крыльце и Настасья Авиловна. Она явно привечала Петухова и сейчас радушно пригласила в дом. Володька подошел к ней, уважительно поздоровался и сказал, что посидит с ребятами.

Вышла Юлька — в коротком нарядном платье, губы и брови подкрашены. Петухов поднялся, наспех сунул руку братьям, тому и другому.

Когда калитка за ними захлопнулась, Игорь пренебрежительно хмыкнул.

— Тряпишник! Барыга!

— Что же ты его… приветствуешь?

— Юлька от него без ума, дуреха! Современный, говорит, молодой человек.

Литейный цех Павлу Кузьмичу как бы сродни: те же, что и в кузнечном, сполохи огня, остывающие багровые отливки, жар от печей. Разве что шум здесь несколько иной — раскатывающийся с шипением пара.

Завидев у себя на участке отца, Виктор навострился к нему.

— Что, батя?!

Павел Кузьмич мотнул головой и склонил ее к плечу, точно приглашая на выход.

— Так я, мимоходом. Ежели ты недолго, так подожду в сквере.

— Хорошо…

За проходной Павел Кузьмич отошел немного по скверу и сел на пустую скамейку у дорожки, по какой обычно Виктор шел к дому. Солнце хоть и клонилось на вечер, припекало изрядно, и он то и дело вытирал влажным платком шею и лысину.

Виктор вышел из проходной, держа пиджак через плечо, направился к отцу, и чем ближе, тем заметнее окорачивал он шаг, — будто чего опасался. Сев, он закурил, откинулся на спинку скамьи, сказал «фу-у» и лишь потом — сбоку, внимательно — поглядел на отца.

— Как дела в цеху? Ничего? — начал Павел Кузьмич, этим «ничего» давая понять, что о работе спросил лишь для затравки.

— Нормально, — сказал Виктор.

— Дома как? Андрюшка?..

— Растет, что ему!

— С Таисьей по-прежнему… не в ладах?

Виктор переложил пиджак на колени и пригнулся, стал разглядывать нарастающий на кончике папиросы столбик пепла. Он понимал, что неспроста затеял отец эту встречу. Куда он копает? Что-либо пронюхал о встречах с Алей? Или так, для профилактики?.. Вспомнил недавнюю стычку с женой и досадливо стряхнул пепел с папиросы.

— Сверло! Оскомину набила! Уйду вот… и на развод подам.

Он притоптал папиросу и выжидательно скосил глаза на отца — как воспримет этот пробный шар.

— Ух, горячий какой! Гляди, постромки не оборви, — сказал Павел Кузьмич.

— У меня тоже терпенье лопается, — проговорил Виктор, сбавляя тон.

Мимо проходили свои, заводчане, кое-кто здоровался, и Павел Кузьмич старался не доводить разговор до резкостей. Он не имел привычки вмешиваться в личную жизнь старшего сына, направлять его или прорабатывать, но неровные отношения в семье Виктора чем дальше, тем больше тревожили его.

— Что-то какие вы безответственные. Невыдержанные. А кому, как не мужчине, главе семьи, показывать пример выдержки!

— По-иному теперь в семье отношения строятся, — сказал Виктор.

Дернулось и пятнами пошло грубо вылепленное, с седыми бровями лицо Павла Кузьмича.

— Это как же по-иному?.. Чуть что не по нраву, где бы уступить, а вы сразу — я не я, и семья не моя!