Елена Четвертушкина - Нетленка

…В тот вечер, когда я застала мужа в растрёпе чувств, он на мои расспросы буркнул:

— Я что, нанялся каждый день кормить толпу бездельников, у которых ума не хватает дойти до трактира?

— Нет, с умом там как раз все в порядке, — засмеялась я, — у нас-то вкуснее.

«Бездельниками» на самом деле являлись наши близкие друзья: Микада — министр иностранных дел, Траут — Президент, Гжесь — практически заместитель директора ЦКС… Пёсик — то есть, пардон, Галлахад Морена, был политологом мирового уровня, преподававшим в нашем Университете; Тревет с некоторых пор занимал должность начальника Департамента по землепользованию, а по совместительству был ещё и Настоятелем тарков.

— Ты издеваешься? — нахмурился Габи, — вместо того чтобы помочь…

— Помочь?! Гарбушечка, я ещё не сошла с ума — лезть на твою кухню. Уроню чего-нибудь, ты меня убьешь немедля… И потом, я все равно не сумею поставить все кастрюльки ручками строго на север, а фартук повесить так, чтобы со стороны он выглядел отплиссированным. И бокалы я протираю не в ту сторону, а состав для мытья лью не сверху вниз, а вертикально…

Взгляд Габи потяжелел, как асфальтовый каток, но я не дрогнула. Чего там — первый раз, что ли.

— Когда я только сюда приехал, — сказал Габи холодно, — вы с Джой в меня вдолбили, что в Суони кормят всех, кто пришел к тебе в дом…

— Конечно.

— …не угостить гостя — беспредел.

— Верно. Только зачем обязательно готовить сладкую телятину а-пейзан, ватерцой и джювечь с бараниной. Пусть бы капусту с огурцами лопали…

— Под коньяк?!

Вот как с ним разговаривать… Ничего не оставалось, как сделать вид, что нашла на столешнице — о, ужас! — незамеченное Габи пятнышко. Видимо, бесплотный дух нака… какую-то гадость уронил. Бесплотный дух по имени глюк.

— Не обязательно под коньяк… — протянула я, протирая стол и любуясь собой: ну, не трудяга ли я? Ну, не Синдирелла ли?

— Оставь, — сказал Габи, нервно отбирая у меня тряпку, — это надо губкой. Я же говорил…

Я покорно села. Ай да я.

Габи глянул на мою ехидную рожу, и вдруг расхохотался:

— Зайчик. Я тебя обожаю…

— Правда? — приятно удивилась я.

— Да. Ты будоражишь моё воображение.

— Ну, уж…

— Точно. Ты постоянно будоражишь моё воображение тревогой за наше общее будущее. Я тебя действительно убью когда-нибудь…

Вот так. Ну, я чего-то подобного и ждала, если честно, так что не очень-то расслаблялась:

— И сядешь…

— А, много не дадут, я же многодетный.

— Был ты многодетный, да весь вышел! Кто мелких в тарки сдал?!

— Ты же не возражала!

— Я не возражала, я переживала.

Помолчали. За окном прохожий ветер судачил о чем-то с ёлками у крыльца, явно собираясь заночевать под коньком крыши, поближе к слуховому оконцу.

Смеркалось.

— Послушай, — сказала я наконец, — а у нас с тобой деньги есть, не помнишь?

— Конечно, — удивился Габи, — а сколько тебе надо?

— А сколько стоит открыть трактир?..

— Ох, Матерь Божья, — сказал Габи с уважением.

Помолчал задумчиво, а потом кивнул:

— Да. Деньги есть.

— Отлично, — сказала Джой, — ты окончательно с ума чокнулась. Какой тебе ещё кабак, что ты в них понимаешь?! И вообще — зачем?

Действительно, зачем?..

В свое время, а именно четверть века назад, нам с Джой пришлось покинуть мой родной город Акзакс из-за происков тогдашнего врага нашего молодого Центра Кризисных Ситуаций — организации под названием «Альма-Матер», которую мы для простоты именовали просто Организацией. Очень уж мы тогда разрезвились. Были приняты меры — я когда-нибудь напишу об этом… Короче, нас сделали очень красиво, по всем правилам. Мы вылетели из Акзакса и всей своей прошлой жизни, как пробки из бутылки; чуть опомнившись, сообразили, что в какой-то там Суони, и чуть ли не правителем микроскопической страны, живет теперь добрый друг акзакских наших времен Саймак, бывший воспитанник Стэниса. Он приглашал в гости, и пришло время принять приглашение. В страшной спешке, будучи в розыске и реально опасаясь ареста (Бог знает за какие грехи), мы угнали катер, и махнули к суонийским берегам.

Потом мы с Джой решили, что за всю обозримую историю человечества это была самая идиотская из всех безнадежных эпопей, увенчавшихся успехом.

Карты местности у нас, ясное дело, не имелось. Спросить некого — телефонов никаких, интернета тоже, да и про Суони тогда вообще мало кто имел представление. Высадившись по недомыслию в максимально удаленной от нужного места точке, мы с упорством отчаяния потащились по берегу моря к Лоххиду. Нас было трое: Джой, я и шестилетний Бобка. Самая та компания, с которой шатаются по диким дебрям… Правда, тарки быстро нас обнаружили, и взяли под невидимую опеку. Если бы не они — просто не знаю, чем завершился бы этот безумный переход. Суровым суонийцам до нас дела не было, у них своих дел хватало. Мы были для них всего лишь нарушителями границы. Но в моменты, чреватые встречей с местным населением, рядом обязательно оказывался тарк, и его неприкосновенность автоматически распространялась на нас, укрывая от любых нежелательных инцидентов. Теперь мы с Джой (да и все остальные тоже) неизменно называют этот отчаянный бросок «транс-суонийским переходом» … Он продлился немногим больше месяца.

Мы шли по компасу, то удаляясь от моря, то приближаясь к нему, огибая заливы и нагромождения прибрежных скал звериными тропами; обходили озера по песчаным и каменистым пляжам, переваливали через водоразделы, форсировали речки с Бобкой на закорках, то вплавь, то вброд; спускались ниже к морю, пересекали ущелья по упавшим бревнам и ненадежным каменным наносам; продирались сквозь бурелом горного леса. Опасливо скользили вдоль осыпей и каменных карнизов, перепрыгивали расщелины и тащились, тащились по бесконечным мхам и лишайникам угрюмых чащ, забредая в каменные и болотистые тупики; возвращались, и опять упрямо продвигались вперед.

Уму непостижимо, откуда брались силы. Конечно, мы тогда были молоды, а жить захочешь — ещё не так раскорячишься. И всё равно непонятно, почему мы не заблудились, не утонули, не сгорели, не умерли с голоду и не свихнулись от беспокойства друг за друга. Джой говорит, что это из-за меня — оказывается, это я вела отряд. Я этого не заметила. А даже если и так, то тем более неясно, как мы живы-то остались, даже при таркской тайной опеке: о Суони мы знали приблизительно столько же, сколько первые сканийцы, то есть чуть меньше, чем ничего.

Время спустя тарки всё же частично объяснили нам снисходительность аборигенов одним забавным фактом: у нас, потомственных горожан, сработал рефлекс, взращенный в чахлых городских парках. Огненными буквами в нашем подсознании запечатлелось: «Травы не мять!!!».