Виталий Бабич - Семь историй о любви и катарсисе

Из наших бесед я также знал, что она находится в поиске своего мужчины — спутника жизни. Был у неё жених, сойтись с которым помешала его мать по той причине, что «невестушка старше сыночка аж на цельных пять годков» . Предлагают выйти замуж многие. Но среди этих многих нет единственного…

— Знаете, Витольд Григорьевич, — призналась однажды Лина (она всегда называла меня по имени-отчеству, наверное, по причине того, что я был старше её на десять лет), — меня недавно посетила мысль, что моя дорога так и может пройти мимо семейного счастья. Ведь Бог для меня мог уготовить жизнь без радости материнства.

Я не помню, что ответил ей тогда. На эту тему она больше со мной не беседовала, но нередко в её откровениях красной нитью переплетались два противоречивых чувства: то желание после работы быть одной, ни с кем не общаясь, то ощущение одиночества в «этих апартаментах» — в своей новой квартире.

Мне, конечно же, льстило осознание того, что эта дивная женщина делится со мной своими откровениями, доверяя мне, как близкому другу. Размышления о смысле жизни, о вечных ценностях, слова «Бог», «Истина», «Благодать» — всё это и многое другое могло оживать, приобретать действенную силу в нашем с ней общении.

О христианских ценностях она ненавязчиво напоминала нашим коллегам, когда возникала в коллективе какая-либо непристойная ситуация. Да и поддержать ближнего умела словом. «В контексте вечности — это не проблема…» — одна из её коронных фраз. Но беседовать на духовные темы регулярно, воодушевлённо, разносторонне она могла только со мной. Причём я, также являясь крещённым в православной церкви, причислял себя к… другому «лагерю» — к эзотерикам, подразумевая под этим словом людей, которые познают глубочайшие истины не через слепую веру и христианские догматы, а посредством собственного опыта, поэтому умеют объяснить любое божественное «чудо» как результат причинно-следственных связей в многогранных процессах взаимодействия энергий Вселенной.

Если христианин обретает свою сопричастность с Божьей благодатью, находясь, прежде всего, в храме земном, то эзотерик (в моём представление) — в строящемся храме собственной души, ибо и Бог, и Вселенная, и души человеческие — единый живой организм. Если христианин своё состояние счастья воспринимает как тот Божий дар, который даётся по милости Отца Небесного, то эзотерик, не отрицая этого, понимает: одной лишь милости не достаточно, ибо человеку дана способность так работать над своим настроением-состоянием, что оно способно, как магнит, притянутся к более высоким, более мощным энергиям, которые и воспринимаются как источник счастья. Если христианин принимает за истину церковный канон о том, что душа человека проходит опыт жизни на Земле единожды, то эзотерик смотрит на вопросы жизни и смерти как на ключевые моменты процесса реинкарнации — многократные приходы-уходы души, её воплощения то в мужские, то в женские тела. Если Лина приводит в пример образцы поведения из жития святых отцов с их духовными подвигами, то я восхищаюсь воззрениями просветлённых личностей, например, Даниила Андреева с его «Розой Мира», которую он писал в тюрьме (чем не подвиг?!).

И не смотря на эти контрасты в духовном опыте, мы продолжали беседы, успевая делать необходимую работу по текущим делам агентства. Под воздействием этого общения Лина стала писать стихи. И в нашей общности интересов возник новый виток — поэтический. Я как более опытный создатель стихотворных строк, как редактор, давал ей советы, показывал на слабые места — в общем, взял над ней литературное шефство. Тем более что писала она в последнее время только по долгу службы — пресс-релизы.

А я под воздействием наших бесед стал писать прозу. Более того, большинство женских образов моих рассказов (как, впрочем, и новых стихотворений) так или иначе отражали внутренний мир её, Лины. Так, неожиданно для меня самого, эта женщина стала моей Музой.

Музой, которой перестала быть моя жена. Уже давно. И я осознал это только тогда, когда сравнил Лину и Оксану. Такие беседы, как с Линой, за годы совместной жизни с Оксаной отошли как-то сами собой на задний план. Я, разумеется, старался духовно, морально поддерживать жену, когда у неё начались проблемы со щитовидной железной, но моменты отчаяния нередко сковывали Оксану.

Лина в свою очередь, зная от меня об ухудшении здоровья моей жены, старалась поддерживать наш союз.

— Вы чаще говорите ей ласковые слова! В ваших отношениях не должна теряться романтика. Когда вы были в последний раз в театре?..

— В последний раз мы были в супермаркете на суперскидках. Вот какая она теперь, наша романтика…

Лину не удовлетворил мой ответ. Она дала мне несколько креативных советов. Но и сама попросила у меня совет:

— Витольд Григорьевич, как научиться не осуждать людей даже мысленно? Даже на мгновение… Я ведь вас сейчас осудила…

Однажды, ещё до ухудшения здоровья Оксаны, Лина совершенно неожиданно, когда каждый из нас был погружён в работу, задала мне вопрос:

— Скажите, Витольд Григорьевич, вы счастливы в браке со своей женой?

Что я ей ответил?.. Своим вопросом она застала меня врасплох. Я задумался на пару мгновений и сказал что-то нейтральное: мол, понятие «счастье» с годами меняется и так далее…

Так прошёл год нашего духовного общения с Линой. За это время в её жизни и в жизни моей семьи благополучно решился один и тот же вопрос — жилищный. Она из съёмной комнаты, а мы из общежития переехали в свои новые квартиры. Исполнилась давняя мечта Оксаны о собственном жилище. Она и я столько раз представляли, как наша семья наполнит пустые стены уютом, творчеством, душевным теплом… Казалось бы, живи да радуйся. Но процесс обустройства на новом месте — в просторной трехкомнатной квартире — не доставил ожидаемого счастья. Радость новосёла мелькала как-то малозаметно — не только во мне, но и в жене. А дети? Они всегда были всем довольны.

Меня же печалил тот факт, что прекратилось наше с Оксаной песенное творчество. Сперва потеря певческого голоса (как одно из следствий заболевания щитовидной железы), затем добавились заботы по переезду, плюс неожиданный разрыв отношений со звукорежиссёром, который помогал нам записывать наши песни — все эти повороты судьбы словно давали понять: прошло ваше время, ребята.

В минуты сожаления об утерянных возможностях, метания в творческом вакууме я вспоминал своего отца. Было ли ему проще или, наоборот, сложнее оттого, что он жил один, без семьи?.. На этот вопрос никто не мог ответить.

Если бы не потеря голоса Оксаны, все остальные преграды можно было бы преодолеть. Но лечение не приносило жене ожидаемого эффекта. Она чаще стала раздражаться по мелочам. Быстрее утомлялась. Но продолжала курировать эстетическое развитие детей, а после переезда в спальный район Москвы сопровождение их в музыкальную школу и танцевальные студии занимало больше времени. Плюс тянула на себе, как и прежде, часть работы по быту.