Виталий Бабич - Семь историй о любви и катарсисе

…из крана текла вода, я его закручивал. Но не никак не мог закрутить. Наоборот — напор воды усиливался, а вода становилась какой-то жёлтой. И вдруг в мои руки, которые я почему-то подставил под эту воду, упало что-то острое. То ли осколок стекла, то ли лезвие…

Я ещё раз прокрутил в памяти все эти неприятные картинки сна, расценивая его как предупреждение. Но почему я всё это сразу же забыл?..

Оксана уже могла говорить спокойней:

— От отчаянья, что не могу найти серёжку, от отчаянья, что ты меня просто… просто жалеешь…

Из её глаз снова полились слёзы.

— …что ты меня не любишь…

— У тебя поспешные выводы. Мне надо ещё немного времени, чтобы возродились чувства к тебе.

— Ты думаешь о Лине. Твоё сердце ещё с ней.

— Нет. Повторяю тебе ещё раз: после новогодней ночи я многое переосмыслил.

— Но ты ко мне не чуток. Тебе не нужны мои ласки. Я же не просто так спрашивала тебя, будешь ли ты спать или…

Она отстранилась от меня присев в воду и пытаясь домывать своё тело.

Мне пришлось оправдываться:

— Я всё уловил, но эта усталость после поезда… Извини… Тебе помочь домыться?

— Ты был в себе самом. Я для тебя не интересна, — продолжала она, словно не слыша меня. — Я ничтожный человек. Я доставляю тебе неудобства. Я хотела освободить тебя от себя. Но… не смогла. Не смогла ради детей.

— Оксана, не принижай себя. И сейчас очень уместны уже знакомые тебе слова: ты лучшая в мире женщина, потому что выбрала меня. И я не достоин тебя. Это я ничтожный человек. Я!

В этот момент я с новым толчком боли в сердце понял, как легко, оказывается, можно довести человека, даже такого сильного как Оксана, до греха самоубийства. Выходит, любовь ко мне сделала её слабой?.. Или просто зависимой от меня?.. Несколько жестов равнодушия в такой ситуации и — любящего тебя человека нет. И ты как будто ни при чём. И ты — свободен… Нет, свобода такой ценой мне не нужна. Эта иллюзия свободы. Это тюрьма для всей моей духовности… А если бы я ушёл от Оксаны, что бы сейчас было с ней?.. Боже, какой ужас! Я бы себя возненавидел.

— Это я должен сейчас страдать вместо тебя. Я предатель. Вот, блин, круто устроился тогда, в декабре: для быта, для секса была жена, а для души — коллега. Так и до горемыки недалеко — до содержателя гарема. Поэтому пишем «гаремыка» через букву «а».

Как раскаявшийся преступник, я метался по ванной и продолжал свой красноречивый взрыв эмоций:

— Измена физическая, не требующая любви, была бы, наверное, пережита тобой легче, чем эта моя измена духовная. Другая на твоём месте выгнала бы уже давно меня из дома. А ты… Ты страдаешь из-за меня. Страдаешь, как Иисус на кресте. Это ты святая женщина, а не Лина, живущая сама для себя, без семьи.

— Просто я люблю тебя! Люблю такого, какой ты есть!

Она перешагнула через ванну и обняла меня, снижая обороты моего самобичевания.

Это на меня подействовало успокаивающе и уже через минут пять я лежал в постели в объятиях Оксаны, словно маленький, обиженный мальчик. А ведь думал, что будет всё наоборот: я буду успокаивать жену в своих объятиях.

А затем она ощутила ко мне такой прилив нежности, что… Нет, сексом такое не назовёшь. Это, как первые минуты близости с самым дорогим человеком в мире… Это, как космический акт взаимности… Даже я, ещё минут десять назад не освободивший полностью своё сердце для обновлённых чувств к Оксане, теперь смог испытать всё ЭТО. Смог, наконец, сказать ей слова любви…

Оксана

В те минуты близости с Витольдом со мной творилось нечто непостижимое. Мне хотелось сливаться с ним и душой, и телом бесконечно…

Я просила его об этом во второй раз… В третий… И ещё раз — утром. Я не хотела замучить мужа своими порывами, но сдержаться не могла. Я ощущала себя той самой Оксаночкой. Той самой тридцатилетней женщиной, которая впервые полностью открыла, доверила свою душу, а вслед за ней и своё тело, долгожданному ЕДИНСТВЕННОМУ мужчине…

Я понимала, что таким образом освобождаюсь от депрессии. Что всё моё существо просто требует эмоционального обновления, очищения… Боже! Сможет ли такое повториться ещё раз?.. О, нет. Такое не повторяется. Такое обновляется. И обновляет нас самих…

Утром в спешке перед работой после долгих выходных я успела ему сказать, что нанесла себе рану около вены не специально, а случайно — каким-то нелепым образом. Да, я взяла лезвие в руки, чтобы… Но не смогла себя… Зарыдала. И вдруг поранилась…

Но это уже позади… Как я рада, что Витоша проникся ко мне прежней… Нет. Обновлённой. Обновлённой силой тёплых чувств! Чувств, где не только жалость, не только страх перед Богом… Я рада, что всё это произошло до того, как он пришёл на работу — туда, где рядом она — Лина…

А ещё я с каким-то новым ощущением поняла одну истину для себя: если бы Богу неугоден был наш с Витольдом союз, мы не создали бы никогда семью, двоих деток не родили бы. Это ведь так очевидно… Надо будет обязательно сегодня сказать ему об этом.

И ещё вот что я ему скажу: Витольд, я поняла, что подсознательно ты искал простой путь. То есть тебе проще было уйти от меня к Лине, чем…

А, может лучше сказать так: убегая от забот, которые накопились в последние годы, ты постепенно уходил к Лине. Сначала душой — через ваши с ней духовные беседы. Затем, после моей открытой ревности, был готов уйти и физически. А ведь моя ревность — это следствие твоего равнодушия ко мне. А равнодушие — результат твоей замкнутости в себе, которая, как ни странно, проявляется у тебя чаще дома, в семье, чем на работе. Разве я не права?..

Заботы… Да, их было и будет много. Заботы — это испытание для тебя, благодаря которым ты должен был укрепить в себе стержень мужчины. А чувствуя всегда этот стержень в тебе, у меня не было бы повода для раздражительности, сварливости, отчаяния… Как было бы тогда проще, чище, лучше нам жить.

Мы, действительно, сами усложняем себе жизнь. Вспомни, ты ведь в последние годы перестал советоваться со мной в своих творческих делах и даже в наших общих бытовых. А если советовал мне что-либо умное, то это происходило как-то формально. Помнишь?.. Ну, а когда я советовала тебе, ты поступал по-своему и зачастую — нелогично…

Тут я могу привести ему несколько примеров. Да, ему будет неприятно. Но всё это полезно — для стержня… Я должна помочь ему научиться стабильности — не выпрыгивать из реальности в свои иллюзии, а терпеливее в ней трудиться…

И вот что я ему ещё скажу сегодня (только б мне всё это не забыть): знаешь, формально и разово посоветовать и даже попытаться успокоить могут случайные люди, например, пассажиры в метро. И временно их слова даже способны помочь. Но люди, живущие вместе постоянно, обязаны научиться видеть и чувствовать проблемы близкого человека, как собственные, и находить в себе — и днём, и ночью — силы и слова для поддержки…