Себастьян Фолкс - Энглби

Девушка в черном не спеша прошла к выходу и направилась к Фулем-Пэлас-роуд. Делать мне было нечего, и я пошел следом, держась на некотором расстоянии. Какой талант разведка упустила, подумал я, мгновенно скрывшись в дверях ресторана KFC .

Девушка свернула на Лилли-роуд, потом прошла задворками одного из «нью-бивенов» жилого массива «Клемент Эттли». Знал бы Эньюрин Бивен [33] Эньюрин Бивен (1897–1960) — британский политик-лейборист, в конце сороковых годов инициировал программу массового жилищного строительства. , что запомнится потомкам как квартал с выбитыми окнами и провонявшими мочой лифтами… Говорят, Хью Далтон как человек был надутым ослом, учился в Итоне и Кембридже, а потом бесил своих леваков-однопартийцев в парламенте; но представить его в виде дома? Никаких спортивных площадок от Виндзорского замка до самой Темзы, никаких звонков, призывающих умных мальчиков в классы. (Как по-вашему, умные мальчики любят собираться все вместе или это подрывает в них веру в собственные способности? Одно я вам скажу: шутки у них наверняка получше. Наверняка никого из них не зовут ни Блажным, ни Туалетом.)

Не хотел бы я остаться в памяти народной как муниципальная недвижимость. «Лифты в энглби опять не работают». «Местные органы власти отказались увеличить субсидии на ликвидацию граффити на энглби». Нет, нет. «Стипендия Энглби для хоровиков» — вот это мне ближе. Или: «Премия Фонда мира имени Энглби». Хотя марши мира и комитеты за мир так долго служили декорацией для старых коммунистов, что лет на двадцать я бы выкинул его из названий.

На Торни-роуд моя женщина вошла в дом и с грохотом захлопнула дверь. Я глянул на номер дома и, закурив сигарету, стал через улицу наблюдать. Довольно скоро зажегся свет в окошке второго этажа, а через секунду она подошла и, широко раскинув руки, сдвинула шторы. Чудесный жест, материнский и обнимающий.

Я неохотно побрел обратно, туда, где оставил машину. На Фулем-Пэлас-роуд еще работал магазинчик с сигаретами, газетами и журналами. Я зашел прикупить пару пачек «Бенсон энд Хеджес» и полистал журналы для взрослых. Одни издания специализировались на невысоких брюнетках, другие — на голенастых и долговязых блондинках. (Это не рекламировалось, но ведь все и так понятно.) За последнее время журналы успели эволюционировать, причем довольно резко. Раньше все вуалировали, прикрывали, драпировали — даже где и не стоило. Теперь все. Полное разоблачение. Чуть удивленный взгляд, всякие прыщи, угри, расширенные поры — размыты, потерты, заретушированы. Что они себе думают, эти девушки, когда с улыбкой демонстрируют свои щелки и складочки? Наверняка все они шлюхи, по сотне фунтов за раз. Так-то, наверное, спокойнее, чем в машине у вокзала Кингз-Кросс. Я им сочувствовал, глядя, как они с дерзкой улыбкой пялятся в объектив, хотя рассматривают на этих снимках не глаза. Я нашел пару хорошеньких, с удовольствием бы встретился. Сдвинул бы им коленки, велел прикрыться пледом и сел бы поболтать.

Но нельзя без конца листать журналы, тем более в таком ассортименте; есть способ не смущать очередную миссис Патель за кассой. Он называется уверенность. Глупо притворяться, что эти журналы случайно попались тебе под руку, а в ночной магазин ты шел за утренней «Дейли экспресс».

Я честно положил на прилавок два журнала и попросил сигарет. Расплатился десятифунтовой купюрой, и миссис П. бросила мелочь мне в ладонь с безопасной высоты.

Миссис, грустная и бледная, сидела, с головой закутавшись в красную шаль. И наверняка ненавидела эту страну и свою работу — торговать фотографиями голых англичанок с раздвинутыми ногами. Вокруг усталых печальных карих глаз темнели коричневые пятна.

Она зябко ежилась. Видимо, мысленно прислушивается к теплому ветру Уттар-Прадеша.

Почему в Лондоне столько индийцев и пакистанцев? Ведь не похоже, что им тут хорошо. На Стар-стрит, за углом моего дома — бакалейная лавка, ее владелец бежал с семьей из Уганды от жирного людоеда Амина. Бакалейщик получил университетское образование, а вынужден продавать имбирь, порченые яблоки, острый перец, ультрапастеризованное молоко и баночный лагер рабочим ночной смены, которые не берут сдачи. Сюда он приехал, так как выбора у него, думаю, не было; детям он умрет, но даст хорошее образование. Сам ложится в час ночи, а в четыре уже встает — едет на оптовые рынки; часов в сутках ему не хватает. Он торговец, но поклялся себе, что дети его ни за что не встанут за прилавок. Еще он досконально разбирается в футболе, подробно расскажет про отборочный матч Англия — Польша («а потом его подменил Кевин Гектор, точно»), до мелочей все помнит, хотя не был там, и вообще сто лет не бывал на стадионе. У нас с ним приятельские отношения, болтаем иногда.

Мне понятно, почему все эти люди едут в Англию: их гонят обстоятельства. Ну и для нас это неплохо. Свежая кровь, интересные обычаи, новая музыка, оживление культуры. (Я пытаюсь не сводить все к ресторанам восточной кухни, хотя они — тоже существенный момент.)

В небольших дозах это прекрасно. Но все эти сотни тысяч тех же пакистанцев, приехавших просто потому, что была такая возможность? Потому что у материной троюродной сестры есть знакомые где-то в Камберуэлле, а у них свободная комната, где могут ночевать еще шестеро. Слыхал, Саид? Есть где приткнуться. Так что забудем про Хайберский проход, давай до свидания, Пешавар, прощай, Карачи — едем в Пэкхем.

Мне даже неловко оттого, какое разочарование их ждет. В Тулс-Хилле уже не осталось свободных ларьков. Перцев чили, чипсов и сидра «Стронгбоу» в Льюшеме и так более чем достаточно. А сигареты «Джон Плеер спешлз» и журналы для взрослых нужны не всегда — иной раз нужно передохнуть. В Ноттингеме и Лестере эти люди, наверное, поступают на фабрики, пополняют трудовые ресурсы. А в Лондоне фабрик не осталось. В больницах, на станциях метро и в автобусных парках тоже дело глухо — все уже занято вест-индцами.

А им тут каково? Что они делают в Англии? Видно ведь, что они тут ни к чему. Некоторые приехали после Второй мировой, их якобы зазывал в метрополию прибираться в больницах типичный англичанин с тонкими усиками по имени Пауэлл в бытность свою министром здравоохранения. Но когда они сошли с кораблей на английский берег, то попали в холод и туман. Они не просто поменяли место жительства, они оказались в другом мире. Только представьте себе, что это вы прибыли в Хейлсоуэн или в Саттон-Колд-филд, трясясь от холода, и на вас написано, что ваши предки миллионы лет жили в тропиках. И теперь вам придется носить шерстяные шапки и перчатки и прятать свою чувствительную, не привыкшую к холоду кожу под несколькими слоями одежды. А бледнолицые аборигены будут пялиться на вас своими розовыми глазами. Работать вам предложат на выбор — выносить отходы человеческой жизнедеятельности в грязной больнице или водить поезда по тесным, как ствол для пули, туннелям подземки. С островов под бескрайним синим небом и щедрым солнцем вы попадете в душную клетку с крышкой из неподвижных серых туч.