Себастьян Фолкс - Энглби

Насчет Гудрун Абендрот все сложнее. Время, проведенное в Лонгдейле, помогло мне, как я уже сказал, отчетливо припомнить эпизод с Бейнсом. Я даже ощущаю что-то вроде вины перед его осиротевшими детьми, хотя понимаю, что без него им куда лучше. Но фрейлейн Абендрот — совсем другое дело.

Если попросту, я до сих пор не знаю, убил я ее или нет, и самый факт моего незнания убеждает меня — больше, чем Бейнс, даже больше, чем Джен, — что в Лонгдейле мне самое место. Я пошел за девушкой, похожей на нее, после концерта Грэма Паркера, до самого ее жилища на Турней-роуд. Об этом я в свое время писал. Позже я отчетливо вспомнил, что возвращался туда как минимум еще раз. Опять пошел за ней. Она зашла в паб «Петух» на Норт-Энд-роуд, я тоже. Уселся поодаль, стал разглядывать. По идее, зачем мне было ее убивать, ведь я ее даже не знал?

Если я это все-таки сделал, тогда я, получается, очередной Питер Сатклифф, — во что мне как-то не верится. Другой вариант — мы с ней все-таки были знакомы, хотя и мельком. Но она успела создать такую угрозу «целостности» моей «нарциссической личности», что не оставила мне другого способа самозащиты.

Правда, моя амнезия в концепцию Эксли не укладывается: на этом он особо настаивал. Разрозненные «кадры» памяти — это да, но в полный провал на месте воспоминания он не верил. Думаю, единственный способ приложить к данной ситуации теорию Эксли — это, в развитие идеи «патологической защиты», допустить, что в ней задействованы и механизмы памяти. Но не будет ли в этом чересчур большой натяжки?

Что ж, я склонен себя выгораживать.

С другой стороны, пахнет все это неважно. Кто еще мог ее убить? Убийца и по modus operandi , как выражаются на латыни фулемские плоуды, напоминает меня: несколько ударов по черепу; никаких следов сексуального контакта; тело закопано в глубокую яму.

Но если я правда ее убил, хотя и не помню (сравним с рассказом Сатклиффа на процессе — тот подробно описал каждое убийство), то скольких в таком случае еще?

Пока я этого просто не знаю; в прошлом существуют такие вещи, которые могли случиться, а могли и не случиться. Но произошли они тогда или нет, теперь это не имеет никакого значения.

Покуда мы не научимся путешествовать во времени, вряд ли получится доказать, что нечто было на самом деле.

Но вернемся, как все еще говорится, в нашу студию.

Вспоминаю разговор со Стеллингсом в индийском ресторане и его безумные — как я считал — прогнозы: неизбежного конца холодной войны, конфликта полов, апартеида и всего такого.

Ведь он оказался прав, а? Мог бы еще добавить архитектуру, которая тогда явно зашла в тупик. Возводились либо идиотские «современные» башни-параллелепипеды с окнами в алюминиевых переплетах (откуда публика с удовольствием сигала с верхних этажей), либо псевдо-Палладий (который и сам-то — лишь эпигонство и стилизация). Оба лагеря питали друг к другу неутолимую ненависть. А теперь в газетах я вижу здания из света и воздуха: стекло, сталь и открытая кирпичная кладка. И это действительно красиво. (Приведется ли мне зайти хоть в какое-нибудь из них?)

Попробовал бы кто в те дни предложить сочетание брутальных материалов и качественного дизайна — его бы заклевали и легоманы, и классицисты. Это как в политике: сегодня у нас там все социал-демократы, а в те дни их бы высмеяли как беспринципных популистов.

(Разве можно не любить политиков? Особенно мне нравится этот их пафос в свою пользу — заявления, будто их «частная жизнь» не имеет отношения к «публичной деятельности». Словно решение завалить секретаршу на стол переговоров за пять минут до заседания кабинета или провести ночь в сауне принимает один человек или один мозг, а голосовать за налоговые льготы на детей или введение смертной казни — другой. Боже, и если бы только это!)

В общем и целом все эти общественные перемены меня скорее устраивают, хотя на самом деле не так-то много изменилось. Вспоминаются мои студенческие вопросы будущим поколениям:

«Насморк вылечить уже можете? Научились? Вот и я о том же. Ну и как там у вас в 2003-м? Что с войнами? А как насчет геноцида? Терроризма? Наркотиков? Насилия над детьми? Уровня преступности? Неуемного потребительства? Засилья автомобилей? Дешевой попсы? Таблоидов? Порнухи? Все еще носите джинсы?»

Стеллингс со своими оптимистическими прогнозами угадал. Но и я со своим скепсисом, в общем, тоже.

А некоторые вещи оказались еще хуже, чем я мог предвидеть.

Например: моя страна недавно вторглась на территорию другого государства.

Предвидеть такое невозможно. Нападать на другие страны — это к Гитлеру, кайзеру Вильгельму или японским камиказдзе.

Мы не страна-агрессор: в этом наша фишка. Наше лицо, в каком-то смысле. Нас и США. Были, конечно, всякие цереушные дела (Гватемала, Иран и далее по списку), но закулисно: когда мы умоляли американское правительство поддержать нас во время Второй мировой войны, чопорный мистер Рузвельт сказал: «Нет, никак невозможно. Это будет некрасиво, на США ведь никто не нападал». Потом японцы разбомбили их в Перл-Харборе, и все стало красиво.

Взять этого парня, Блэра. Мой ровесник, окончил Оксфорд, посмотришь, послушаешь — вроде бы разумный человек. По идее, должен был сделать выводы из нашей недавней истории. Но похоже, не сделал. Отправили инспекторов искать иракское оружие, те вернулись ни с чем. Тогда заслали шпионов, те тоже ничего не нашли.

Не беда, сказал мистер Блэр, ерунда, сказал мистер Блэр. Раз не нашли оружие, значит, иракцы его припрятали, и уже через полчаса могут на нас напасть. Надо действовать на опережение.

Мой старый знакомый Питер Мандельсон выступил по радио. «Да, — заявил он, — у Саддама там целый супермаркет. — Он почему-то произнес „сюпермаркет“. — У Саддама целый сюпермаркет по продаже оружия массового поражения». Тогда во время избирательной кампании Питер показался мне интеллектуалом. С какой стати он понес теперь эту пургу про мегамолл в Тикрите?

Забавно, что за пределами Вестминстера в это почти никто не верил. В Лонгдейле, например, не поверил ни один человек.

«Параноик» Пит Смит, мой сосед по коридору, сразу сказал, что мы никогда не найдем спрятанного оружия, притом что сам он каждый вечер бросает под кровать апельсин, чтобы удостовериться, что там никто не затаился.

Джонни Джонстон вообще предпочитает не тратить время на «досье спецслужб». Хотя убежден, что его мысли контролирует длинноволновый передатчик Би-би-си в Редруте.

В Лонгдейле за последние семнадцать лет мало что изменилось. С питанием, правда, стало, получше — теперь дважды в неделю можно заказать что-то по своему вкусу — и обновили инвентарь в саду и мастерских.

Мной больше не занимаются ни доктор Брейтуэйт (вышел на пенсию), ни доктор Тернер (увы, ее повысили в должности). Теперь меня ведет (хочется добавить «офицер Ми-6», но это не так) доктор Видуши Сен, суровая юная дама — это ее первое серьезное задание в увлекательном мире специализированных медучреждений. Бедняжке достались сплошь старые сидельцы вроде меня: врачи поопытнее предпочитают новичков — тогда больше шансов на успех лечения.