Андрей Максимов - Так любят люди

И спать будем в разных местах. Вроде как соседи.

Да! Я тут «Анну Каренину» посмотрел… Новое кино. Не видели? И как? Мне тоже понравилось. Это я к чему? Они там в разных комнатах спали: Боярская и этот, второй актер, который муж законный… Не знаю фамилии.

— Виталий Кищенко.

— Да? Ну и Бог с ним. Хороший актер. Это я к чему? Они ж в разных комнатах спали! Наверное, когда любовь была у них, соединялись на каком-нибудь там диване — ребенка же зачали как-то, правильно? Однако так получается, что спать в разных комнатах — нормальное российское дело. Типа традиция. Ну и вот… Мы так решили с Земфирой тоже… И еще одна договоренность была: если кто у кого появится, в дом не водить. Ну, этот, помните, сказал… Кищенко, да? Каренин: мол, на стороне — давай, а в дом мужа хахаля своего не води! Вронского муж Боярской играет, знаете? В общем, любовника в дом не води. А она ослушалась, сука. Ладно…

Стали мы жить с Земфирой типа по-соседски. Спокойней стало как-то. Такие дела. Скандалы… Их и так мало было, а тут прекратились совсем. И раздражение поутихло как-то… — Вы изменяли жене?

— В каком смысле? Изменять — это когда втайне. А тут какая измена? Договоренность же была! Нет, ну появлялись какие-то, конечно, женщины-полуходовки. Понимаете, да? А как же! Я ж здоровый мужчина, мне нежность нужна. Но полуходовки только. С которыми только наполовину все есть. Не всерьез как-то… Хотя были, да. Но это к делу не относится.

В общем, так жили потихоньку-помаленьку, дочь растили.

И тут Земфира мне говорит:

— Я, — говорит, — полюбила другого и ухожу к нему.

И я чего-то расстроился. Хотя понятно было, что к этому все идет, а расстроился чего-то. Но сказал: препятствий чинить не буду, только ты крепко подумай. У нас, конечно, жизнь странная с тобой, но так бывает, что люди такой странной жизнью поживут, перемелются в ней и выходят другими. В общем, говорю, захочешь если — все сначала можем попробовать начать. Все-таки ребенок у нас, и вообще — не чужие люди.

Не знаю, зачем я это сказал. Как-то все необдуманно получилось. Она ведь без предупреждения заявление свое сделала, я подумать-то над ответом не успел. И сказал, что на сердце было. Такие дела.

Однако после этого всего Земфирка моя задумчивая какая-то стала. Я-то думал: она про жизнь свою… ну, в смысле, нашу… думает, оказалось — нет. Оказалось, замышляла она совсем другое.

И вот теперь я к сути подхожу.

Опять опускает глаза, будто разглядывает что-то на столе.

— Сижу однажды вечером, играю с дочкой. Входит Земфира, а рядом с ней мужик. Земфира представляет нас: Алексей, Иван. Я сразу понял, что это как раз тот, к кому она намылилась отваливать. Не знаю почему. Но как-то сразу понял. Не почувствовал, а вот именно что понял. Конкретно.

Земфира говорит:

— Иван хочет с тобой поговорить.

Я чё? Хочет — значит хочет.

Мы на кухню пошли. Иван бутылку «Белуги» с собой принес. Хорошая водка. Дорогая, сволочь, но хорошая. А Земфира, оказывается, закуску приготовила, как-то все на столе вмиг образовалось. Готовилась, значит… А я и не заметил. Рюмка, другая… И вот уже получается, что мы с этим Иваном «на ты», сидим и выпиваем.

Знаете, сколько сидели? Не поверите! Сутки почти. Выпили все, что у нас в доме было, а запасы немалые.

И все это время Иван доказывал, что Земфире с ним будет лучше, чем со мной. Чего-то такое говорил про то, сколько зарабатывает… Но это недолго… Про то, что с Лизкой я смогу общаться, сколько захочу… Чего-то такое плел про внутренний мир моей… ну, типа нашей жены… особенный, глядишь ты, какой-то мир, который он понимает, а я нет… Тоже мне сложная задача — Земфиркин внутренний мир.

А дальше уже плохо помню. Только основная мысль в голове засела из того, что он говорил: мол, со мной ей будет плохо, а с ним — хорошо. Как я спать лег, позабыл совсем.

Но вот проснулся с ощущением, что я — говно. Мало того что я этого Ивана с лестницы не спустил, и водку его пил, и едой его своей кормил… Это ладно еще. Но так получается, что я с ним жену свою обсуждал, всякие ее качества, мы даже про секс вроде говорили, но это я не уверен до конца.

С чужим мужиком обсуждал свою жену! Такая мерзость внутри… Сначала думал: похмелье просто, пройдет.

Не проходит. Такие дела.

— А Земфира сейчас где живет?

— У него, конечно. Мы с ней видимся, с дочкой тоже. Нормально.

Ивана этого только вот видеть не могу.

Напоминает он про мою мерзость.

Я уж себя и так уговариваю, и эдак. Не уговаривается ни черта! Такие дела.

И вот мой вопрос: «Как перестать ощущать себя тварью?»

Ну не могу я так жить!

И еще: как вы думаете, когда я уже наконец перестану ждать, что Земфира вернется? Понимаю, что не вернется. А если даже и вернется, то я, может, ее и не прощу. Вот. А жду все равно. С этим вот можно что-то сделать?

Любовь, конечно, надо придумать. Поначалу это обязательно. Потому что ты же ждешь идеальную, а идеальной нет. И чего? Надо придумывать.

Любовь — это (например) такая прекрасная, невероятно красивая статуя. Но изо льда. А отношения — это солнце: дают тепло, но статуя тает. И вот так она тает, тает…

Сколько там останется от твоих фантазий? Если хоть что-то не растает — скажи спасибо.

А ведь еще недавно казалось: такая прекрасная, такая необыкновенная, такая твоя. Статуя. Глядь: лужица под ногами плещется, и вся любовь.

Катя была немыслимо красива. Настолько, что к ней страшно было прикасаться. Просто невозможно было поверить, что к этой женщине можно вот так просто взять и прикоснуться.

Она была недоступна, и от того особенно маняща.

У нее были длинные черные волосы, длинные ровные ноги; большая грудь, огромные глаза и высокий лоб.

Это описание ничего не объясняет, потому что невозможно описать, что это такое — невероятная женщина. Нет слов для объяснения.

Невероятная — это которой не может быть. А есть.

Я прекрасно понимал, что у меня нет шансов. Но это не имело никакого значения.

Если мужчина не замечал Катю, это могло значить либо то, что он влюблен в кого-нибудь другого, либо то, что он — голубой. Я зализывал раны после Ольги, считая себя неисправимо одиноким. И голубым тоже не был.

Я встретил Катю на дне рождения у кого-то там. Потом мы все ходили большой компанией по городу, орали что-то громкое, хоть таким образом реализуя юношескую потребность быть услышанными.

Я все время поглядывал на Катю, как бы небрежно и как бы случайно. При этом я вопил всех громче, стараясь выглядеть развязным и высокомерным.

Юноше чего хочется? Выглядеть взрослым, хотя, казалось бы, куда спешить? А взрослый — это какой? Понятно какой: развязный и высокомерный.

Я пытался шутить. Все смеялись. Это взбадривало меня. И я снова шутил.