Радослав Михайлов - Властители земли

Преодолевая внешние трудности и личные слабости, герои писателя, обычные люди — рабочие, служащие, крестьяне — улучшают социальный климат, определяют ход жизни, активно выступая против всего, что подрывает ее устои: против социальной безответственности и стяжательских устремлений, против приспособленчества и карьеризма. Ибо главное в них — кровная заинтересованность общим делом, чувство справедливости, жажда истины. Даже у дедушки Митры, охраняющего нехитрое свое фазанье хозяйство, государственный подход к делу. Впрочем, у дедушки-то Митры, может быть, прежде всего. Собственными руками, рискуя жизнью, он распахивал под новь родную землю, обильно политую кровью его друзей. В этом образе, несмотря на всю его живописную конкретность, есть нечто обобщающее: это своего рода «мостик», перекинутый из «начального, чистого и вдохновенного этапа революции» в наши дни свидетельство того, как тесно связаны в произведениях писателя история и современность. Тема революционной борьбы постоянна в творчестве писателя, ей посвящен и последний, вышедший в 1981 году сборник рассказов Р. Михайлова «Такая любовь», пронизанный мыслью о глубокой историко-социальной естественности сделанного народом выбора. Каждый рассказ сборника, повествующего о приобщении к революции простого человека из народа, вносит свою «долю» в общий сюжет. Писателя интересует поворот в сознании героев: как стихийная, веками копившаяся ненависть к миру порабощения становится зрелой убежденностью в необходимости социального переустройства. Поворот этот внутренний: простой крестьянский парень из рассказа «Груши со старого дерева», оказавшийся в трагической ситуации выбора, способен в этот момент тревожиться о своих волах или наивно размышлять об ухватках «больших начальников», но предать дело революции, на коленях отказаться от только что обретенной большой правды его не заставить никакими силами. Исполненные драматизма истории рассказываются просто и сурово, сквозь реальную, «бытовую» подлинность каждого случая проступает эпическая героика огненных революционных лет. Столь же эпически просто излагает свою героическую быль и дедушка Митра, который и в нынешней своей скромной жизни — «в малом», как говорится, — продолжает следовать высоким революционным принципам. И получается это у него очень естественно, поскольку он не ощущает разрыва между собственными устремлениями и нравственными нормами общества, за которое боролся и в котором живет. Не ощущают такого разрыва и другие герои писателя, ратующие за справедливость: непримиримость героев ко всяческой неправде — это борьба за чистоту социалистической морали, и ведется она не только из личной порядочности, но — и прежде всего — с ясно осознаваемых социальных позиций. Пересечение прошлого и настоящего в творчестве Р. Михайлова постоянно и органично, настоящее поверяется прошлым, собственно, даже не прошлым, а героическим началом продолжающихся социалистических преобразований, напоминающим о том, что в сутолоке нынешних бескровных будней не должно теряться чувство главного, высокий смысл жизни.

Р. Михайлов — мастер социально-психологической новеллы. За внешней непритязательностью его прозы кроется трудно уловимое своеобразие. Когда пытаешься определить его, невольно вспоминаются слова Л. Толстого о писательской самобытности: «индивидуальность — это искренность». Искренность делает правдоподобие правдой. «Поэзия нелганья», в высшей степени свойственная творческому почерку талантливого болгарского прозаика, придает его произведениям глубокую жизненность и актуальность.

Н. Смирнова

Киро и бай Евстати тесали камень для облицовки, когда прорвало плотину. Было раннее утро: в тени покрытые росою камни казались тусклыми, пепельно-серыми, а на дне долины трава поблескивала влажной зеленью среди окрестных холмов с их выжженными солнцем красноватыми склонами. Услыхав шум воды, оба отложили молоты: кому, как не им, знать, что это за шум. Вода пробивалась сбоку от пропускной трубы, примерно в половине метра от нее; прозрачная, с сильным застойным духом, она сливалась в один поток, скатывалась на дно долины и, образовав ручей, уже начала приминать траву. Киро и бай Евстати взобрались на плотину и увидели обвалы, их было два, совсем свежие, да такие здоровые, что туда свободно могла вместиться целая машина, с кромок еще отваливалась сухая земля.

— Киро! — крикнул бай Евстати. — Давай за Сретенко, а я тут.

Он не договорил, что он тут будет делать один на один с огромной плотиной и привольно разлившимся за ней водохранилищем. А Киро и не спросил, бросился в пеструю тень под раскидистой грушей и, как был, до пояса голый, вскочил на велосипед; не опускаясь на седло, забрал наискосок по холму, поросшему редкими дубами; палящие лучи солнца били прямо в плечи.

Через полчаса явился Сретенко. В рубашке с короткими рукавами, весь растревоженный, выскочил из джипа и, пока машина разворачивалась, оглядел новоиспеченный ручей, даже воду понюхал — ее тяжелый затхловатый запах разносился далеко вокруг, затем проворно стал подниматься вверх по откосу, из-под сандалий сыпались камушки, еще не закрепленные облицовкой. В это время вернулся Киро, запыхавшийся, с блестящими от пота плечами; он, бай Евстати да шофер полезли за Сретенко вверх на плотину, хотя помочь ничем не могли.

— Нет, вы только посмотрите! — изумился Сретенко. — В двух местах обрушилось!

Киро и бай Евстати и сами видели, что в двух, какие уж тут сомнения. Бай Евстати хотел было что-то сказать, да не успел, потому как Сретенко, руки в боки, запричитал, очень уж он был расстроен, прямо не в себе, пот со лба так и лил.

— Я-то чем виноват, я-то что в этом понимаю, а? — вопрошал он, крутя головой во все стороны. — С инженера, вот с кого спрашивать надо. Киро, давай-ка живо к телефону, пускай он собственными глазами убедится, давай! Не будем время терять, пускай убедится собственными глазами!

Киро молча кинулся вниз, к велосипеду, но Сретенко закричал вдогонку:

— На джипе езжай, на джипе, тут дело спешное!

Через минуту джип летел по выщербленному, ощетинившемуся дубами лугу, вдоль неглубокой долины, по дну которой теперь уже уверенно бежал новый, величиной с мельничную протоку, ручей. Сретенко широкими шагами мерил плотину от одного края до другого и вовсю клял инженера. Бай Евстати слушал его, свесивши руки, глядел на убегающее к западу водохранилище и время от времени утирал пот со лба: знойное летнее солнце жарило все пуще. Над голыми берегами стайками носились птицы, садились у самой воды и, напившись, с криками отлетали; от ровной блестящей поверхности поднималось легкое марево — глядеть бы да любоваться, если бы не тревога в душе. «К ответу за это следует притянуть! — кипятился Сретенко. — Где это видано, чтобы этакую плотину прорвало!» Его сиплый голос скользил над спокойной водной гладью и словно поглощался ею.

Читать дальше