Елена Блонди - Цветок для двоих [СИ]

Но пропускать ничего было нельзя. Как мелькнувшее в темном проеме лицо дополнительного персонажа могло прояснить, что же происходит в освещенной комнате, так несколько небрежно брошенных слов посреди потока воспоминаний могли что-то сказать о положении дел Елении в Пуруджистане. И эти слова находились, не позволяя троим читателям чужой жизни расслабляться, откидывая послания.

После каждой внезапной фразы, которая вдруг высвечивалась посреди густых зарослей воспоминаний, рассуждений, описаний, казалось — вот он — выход на свет, где можно оглядеться, поняв, куда занесло. Но следующая, найденная через пару писем фраза, вдруг меняла детали, предлагая другую версию прошлого. И еще — Леон не любил ставить даты и местоположение, а все письма были переложены в неподписанные конверты, сразу по несколько штук. Так что, приходилось дополнительно гадать — верно ли они блюдут хронологию.

Хотя бы причины его многословия мы можем назвать точно, вздыхала Крис, относя очередное письмо к копировальному аппарату и аккуратно подчеркивая в копии нужный фрагмент, чтобы потом выписать его в отдельную тетрадь, вернее, сперва, по совету Шанельки, на пронумерованную карточку, чтобы в процессе работы можно было менять страницы местами, если появятся новые сведения о датировке писем.

«Конечно, Ленни, я буду рассказывать тебе все, о чем помню, мне это в радость. И спасибо, за эту просьбу»…

Еще в одну тетрадку Шанелька записывала варианты прошлого, один за другим, кратко намечая сюжет.

— Чего ты хихикаешь? — поинтересовалась усталая Крис, откидываясь вместе со стулом и закрывая глаза.

— Так. Прикинь, сколько у нас тут Елений, Идочек, Леонов. Не считая пуруждей, принцесс и правящих принцев. О которых Леон категорически не пишет. Прямо квантовая физика с ее многомирием. А где кстати, твой великолепный хеб?

— Так, — согласилась Крис, — но мы-то все равно пребываем в одной конкретной вселенной. Преимущественно. За исключением всяких творческих полетов, но то другая епархия. Хеб? А кхер его знает, удалился в лабиринты стеллажей и что-то не слышно, чего он там.

— Позовешь?

— А вдруг в сортире? Побольше такта, Нелькин.

Но еще через полчаса интенсивной работы обе не выдержали и отправились в большой зал, в дальнем конце которого была приоткрыта дверь в санблок и столовый угол. Но туда идти не пришлось. Джахи мирно спал, придвинув стул к окну и уронив красивую голову на руки, сложенные на белом подоконнике.

Дамы пару минут стояли, любуясь чеканным профилем защитника, мягко сложенными губами и черными ресницами, оттеняющими закрытые глаза. И тихо ушли обратно.

— Мимими, — шепотом сказала Шанелька, усаживаясь, — блин, ты не хочешь украсть своего пуруджи и увезти его в суровый северный мегаполис? Имеешь ведь право.

— Няняня, — соглашаясь, тут же возразила Крис, — куда ему, он там зачахнет, без своих аннук и кассамов.

— Тогда останься сама. Нет, я шучу, и вообще, глупо, не оставайся!

— Почему?

— Потому что мне без тебя будет плохо, — честно призналась Шанелька, — хотя я и так без тебя, но все же тут границы. Асам еще этот…

Вспомнив о президенте, она вдруг сильно расстроилась и передернула плечами.

Крис покачала головой, перебирая цветные стикеры в толстеньком кубике.

— Дело не в Асаме. И не в Алекзандере, и даже, предвосхищу, не в графе Азанчееве и нашей с ним душевной дружбе. Вот смотри, что мы имеем. Красивый и умный мужчина, за сорок.

— А выглядит на тридцать, — вступилась за истинного Шанелька, — все, молчу.

— За сорок, — повторила Крис, — но не женился. Потому что он — пуруджи. Если я останусь тут, то место Кристины Неверовой, юриста, работающего в солидной фирме, займет очередная Хеит Амизи. Пусть дивная, умная и авторитетная. Но так же, как сам Джахи, повязанная традициями по руками и ногам. Мы мало знаем. Может быть…

— … тебе даже понравится, — закончила фразу Шанелька, уже видя перед собой сидящую в царском кресле величественную Крис.

— Вот-вот. Но главный момент мне не понравится никогда. Я потеряю свободу делать, что хочу, сама решать. Не фыркай, знаю, что скажешь. Могу поиграться в принцессу и, ежели что, могу все бросить и вернуться. Но тогда — Джахи? Смешно, мы его знаем меньше недели.

— Неделю, — быстро вставила Шанелька и снова умолкла, с виноватым видом, ну, никак не научится слушать, не перебивая.

— Все равно. Неделю, да. Но он стал таким… — Крис повела рукой, шевеля пальцами, потом усмехнулась, сдаваясь трепету и пафосу, — ну да, родным совсем. Он так трогательно живет, чтобы беречь свою Хеит. Что мне хочется оберечь его самого. От лишних страданий. Если я уеду сейчас, я уеду как анэ Крис, а если побуду тут, то придется валить принцессой Хеит, которая — нишмагла. Или же терпеть срок, как в тюрьме, да? Считать дни, до его сорокапятилетия, чтоб ура, свобода. Он такого отношения не заслужил.

— Дай мне слово, — Шанелька стала серьезной и торжественной, — Криси! Дай слово, что будешь писать ему, если вдруг. Ну то есть, ты будешь отвечать на его письма, подробно и вдумчиво. Несмотря на все свои дедлайны с авралами.

— Играть в заочную принцессу? — рассмеялась Крис, — давать советы через полмира государству, о котором я почти ничего!

— Не играть! Ты же понимаешь сама. Это уже совсем другой уровень. Мы попали сюда и что-то случилось, вокруг нас. И с нами тоже. С тобой. С Джахи. Вот как раз не нужно относиться к этому, как к игре!

— А я не отношусь. Это я так, над собой насмехаюсь. Тоже мне — великая Хеит.

— Да, — уверила Шанелька, — именно так. Это как два мира, которые вдруг пересеклись. Теперь у них есть общая территория. На ней ты — как раз принцесса.

Крис молча смотрела на вдохновенное, и как всегда во время таких приступов, немного сердитое лицо подруги. Как будто та шла войной, своей собственной, маленькой и упрямой, на сарказм, насмешливость и попытки свести все к шаблонам обыденной реальности. И как всегда, кивнула, соглашаясь. Потому что знала — она права, отвоевывая у этой реальности место для своей постоянной сказки. Это полноценная часть мира, и не только для Шанельки.

— Ты дон-кихотица, Нелькин, и я тебя за это люблю.

— А я думала, любишь за кучерявые патлы, — остывая, засмеялась та, поправляя волосы, — так ты обещаешь?

— Само собой. Да. Если Джахи это нужно.

— Да, — мужской голос заставил обеих вздрогнуть.

Джахи стоял в проеме дверей хранилища. Складки покрывала лежали на плечах, длинный конец ткани спускался, ниспадая почти к подолу. На смуглой щеке пламенел рубец от обложки папки, что лежала на подоконнике.

— Я буду писать тебе, великая Хеит. Такая ты в письме. Ты в письмах. Там. Хеит Амизи. Ты имеешь две жизни теперь.