Елена Блонди - Цветок для двоих [СИ]

— Джахи. А как называется твоя эта вот? — Крис подняла руки, показывая на свои скулы и макушку, — арафатка твоя.

— Тагельмуст, — мужчина неторопливыми движениями размотал длиннейшую полосу тонкой ткани, свернул, подходя и подавая Крис, — покрывало. Для голова пуруджи, который стоит в тень. За спиной светлой принцессы.

Крис приняла черный комок, замялась, с вопросом на лице. Джахи кивнул, опуская руки.

— Подарок. Хранитель кхер хеб Джахи для анэ Крис. Для памяти.

Отвел глаза, осматривая свое одеяние — тонкий широкий плащ был накинут поверх обычной повседневной одежды — белой рубашки и европейских светлых брюк с тонким ремешком на поясе. Снова улыбнулся.

— Анэ Шанель говорит правду. Мы есть обычные люди. И мы есть другие — в другое время. Время… (руки снова поднялись в попытках помочь словам) когда есть нужность. Так?

— Нужда? — подсказала Шанелька, — время, когда возникает нужда быть великой Хеит и ее пуруджи.

— Так, — успокоился Джахи, трогая пальцами свою бородку, — так. Это мой русский язык. Он маленький, чтобы говорить большие вещи.

— Спасибо, — Крис положила свернутый тагельмуст на край стола, села, берясь за блокнот, и взглядывая на свой телефон, — мы еще поработаем, да? Час, может чуть больше. Джахи, ты иди спать. Я позвоню.

Хранитель склонился в шутливом поклоне, прикладывая к груди руку.

— Веление Хеит!

И, выпрямляясь, зевнул, засмеялся. Крис и Шанелька засмеялись в ответ.

— Молчи, — сказала Крис подруге, когда в массивной двери щелкнул замок, отсекая наружные звуки, — а то я совсем влюблюсь в нашего защитника.

— А… — но продолжать Шанелька передумала, беря из раскрытой папки очередное послание Леона.

В нормальных сюжетах, размышляла Шанелька на другой день, снова сидя за рабочим столом и с трудом разбирая чернильную вязь письма, если бомба, то обезвреживают ее за секунду до взрыва, а если находка, то обнаруживается она в последние минуты последнего дня. Значит, у нас еще двое суток копания в поэтических посланиях почти ни о чем, можно спокойно трудиться, не волнуясь, успеем ли что-то найти.

Отрывая усталые глаза от желтой ломкой бумаги, она судорожно зевнула. Крис послушно зевнула следом, сидя почти вплотную и читая другое письмо. Она со своим стулом переехала поближе, чтобы удобнее было разбирать бисерный почерк — время от времени подруги тыкали пальцем каждая в свой листок, чтобы вместе понять нечитаемое слово.

— О Господи, — Крис положила письмо и прижала веки кончиками пальцев, — из его эпистол можно собрать роман. В стиле дзуйхицу. Что вижу, о том пою. Беда в том, что видит он не то, что окружает детку Елению. А обсуждать ее собственные дела детка ему категорически запретила. Я начинаю думать, что Асам хранил большую увесистую картонную пустышку. Для нас, во всяком случае.

— Акыны.

— Что?

— Я говорю — «что вижу, о том пою» это акыны степные так творили. Едет себе на лошадке, зевает по сторонам и поет, ой, мимо проплыл куст полыыни, вэй, пыль вдалеке от диких коней, ой, скоро начнется грозааа… И так далее.

— Прекрасная какая жизнь, — с чувством сказала Крис, — едешь, поешь, и никаких тебе писем.

— Да ладно тебе. У нашего Леона неплохо получается. На порядок приятнее салонной литературки.

— И я бы сказала, на пять порядков сильнее обычного сетевого графоманства, — согласилась Крис, — то есть, по меркам нынешней массовой графомании — практически левтолстой. Но нам никакого проку. А время идет.

— Нашла.

— Что? — Крис по-прежнему сидела, запрокинув голову и прижимая пальцы к глазам.

— Криси. Я, кажется, нашла. А думала, в последнюю минуту. А оно — вот.

Стул Крис с грохотом опустился на четыре ножки. Она прижалась к плечу Шанельки, перед которой на столе лежал густо исписанный длинный листок, в уже знакомой вязи мелкого почерка мелькали восклицательные знаки, оборванные абзацы, словно автор письма прерывался и всякий раз начинал писать с новой строки, стараясь сделать письменную речь более выразительной.

— Так-так, — Крис не нужно было спрашивать, почему Шанелька сходу определила важность документа.

«Еленочка! Прежде чем ты решишься, прошу, прочитай все полностью, дважды, а то и трижды. Ты знаешь, как важны нам дружеские слова, но я не могу сказать их тебе. Только лишь написать, повторяя твою собственную историю. Целиком. Прошу, прочитай. И обязательно — как о другом человеке.

Если после этого ничто не изменится в твоей душе, так тому и быть. Ты знаешь, как я люблю тебя. Так же я буду любить и маленькую Иду. Но о себе напишу позже. А пока — выслушай историю девочки, которая пустилась в приключения, подобно северной Герде, но не в поисках возлюбленного брата. А — в поисках счастья. Итак, начало…»

Крис подняла глаза на Шанельку. Листок лег на стол. Вернее, на несколько таких же густо исписанных листков. Шанелька кивнула, указывая на аккуратные номера в уголке каждой страницы. И вытащила последний, на котором внизу стояла дата — после слов прощания.

— Он наплевал на запрет. И тут — все. Письмо целое, без утрат. Читаем, да? Или кофе?

Это было так правильно и щекочуще — оставить листки на столе, пройти через тишину стеллажей, полных бумаг, коробок и папок, чтобы заняться обыденными маленькими делами — достать чашечки, вазочку с конфетами, сахарницу. Сварить в крошечной электрической кофеварке крепкий кофе, разлить, добавляя сухих сливок. И не торопясь, хотя внутри все прыгает от нетерпения, выпить, закусывая легкими сухими печеньицами.

— Джахи будем звонить? — Шанелька поставила чашечку на поднос рядом с опустевшим блюдечком для печенья.

Крис покачала головой.

— Сегодня он занят. Ну и еще… Ему придется по ходу переводить — с русского на русский. Я бы лучше в первый раз без него. А потом расскажем. Вечером, в аннуке.

— Да. Так будет правильно, — Шанелька поняла, это и правда, будет очень правильно, сидеть там, в ярком фонаре света, окруженном чернотой ночи. Пить кассан, уютно полулежа на множестве подушек. Читать, рассказывать, слушать.

— Что ты там бормочешь? — спросила Крис, когда шли обратно, по узкому проходу вдоль стены.

— Я говорю, если наш Леон снова пустится в отвлеченные изысканности, я изобрету машину времени, вернусь в прошлое и надаю ему подзатыльников.

Они сели, приближая лампу к бумаге.

— Начинай, — сказала Крис, — ты же нашла.

ПИСЬМО

Я сижу в маленькой квартирке небольшого испанского городка. Я писал тебе, какие дивные закаты и восходы предлагает мне здешний морской пейзаж, ничего не требуя взамен. Разве что — быть живу, съедая нехитрую еду и зарабатывая новыми умениями. Да что я говорю, они были новыми когда-то, но вот уже пять лет я садовник местного городского парка, и мне, что удивительно, нравится эта работа. Когда-то я был врачом. Местные и теперь приходят ко мне за помощью, ведь я не беру денег за советы, потому что тут я не врач. Главные мои пациенты — старые оливковые деревья, рощица олеандра, розы. Тебе понравятся розы. Я полюбил одиночество, а может быть, любил его всегда, но не мог позволить. Пишу это, чтобы ты лучше представляла, что вас ждет. Моих денег хватит на скромную жизнь для троих. Скромную, Ленни. Ты должна понимать это, если бросаешь дворец и жизнь без волнения о завтрашнем дне, я имею в виду материальную сторону.