Елена Блонди - Крис и Шанелька [СИ]

А сон редеет, впуская в себя внешние звуки, они, к радости Крис, ни во что не превращаются, ни в какую досадную помеху. Просто пришло время проснуться, понимает она. И вместо киношной реальности сна, где скрип такелажа, покачивание палубы, дыхание мужчины и движение его рук, — видит весы, на одной чашке которых сворачивается сон, уменьшаясь и легчая. А на другой вертятся детские крики, шум машины, топот и хлопанье дверей. Крис ждет, сидя на высоком табурете и не отводя глаз от весов. Сейчас чаша плавно пойдет вниз и она проснется. Но на чашу внезапной гирькой падает резкая мелодия, и она дергается, резко.

Так же резко Крис садится в постели, хватая телефон.

— Але? Леонид Павлович? Нет. Нормально. Не на пляже. Так, угу. Давайте с первого пункта, и я скажу…

Шанелька, вытягиваясь, зевнула, взялась за спинку кровати, напрягая руки. Села, убирая со скул щекотные волосы.

Умываясь, слышала через открытую дверь деловитый отрывистый голос Крис.

Из туалета прошлепала в кухню, ткнула в кнопку чайника. Под голос подруги насыпала в чашки кофе и стала ждать, зевая и глядя на желтый квадрат света на бежевой стенке. В квадрате плавно шевелился зубчатый лист, тень листа, резкая в предвечернем свете.

Принеся в комнату чашки, дала одну Крис и снова легла, повыше укладывая подушку.

— И отдохнуть тебе не дадут. Незаменимая ты наша Кристина Андревна.

Крис пожала плечами, ставя чашку и быстро набирая буквы в мобильнике.

— Привет Алекзандеру, — подсказала Шанелька.

— Угу. Уже. И тебе.

— Как ты не устаешь, от телефона. Я бы так не смогла.

— Ты у нас волк-одиночка, да. Зато с младенцами умеешь прекрасно. С года до тридцати.

— А старше уже не умею, — задумчиво кивнула Шанелька, — слушай, мне снилось что-то, такое, прям, значительное. Я все забыла. Разумеется.

— Я тоже.

— Тебе снился Вова Великолепный, — авторитетно догадалась Шанелька, — я уверена.

— О чорт. А я не помню. Такая досада.

— Не досадуй. Вон он ходит внизу, разговаривает. Ты говоришь, шашлык-машлык завтра? Тогда, может, махнуть нам с тобой куда на машине? Смотровая, на море поглядеть сверху?

— Нет, — поспешно отказалась Крис, вспоминая, как Вова стремительно выдернул из салона чучело орла и куда-то утащил, вняв просьбе не рассказывать про мену Шанельке, — это же Коктебель, такое душевное место, поэзия, Макс Волошин, нудисты опять же. Давай лучше примарафетимся и выйдем на вечерний гламурный променад. Пешком. Тем более тут полчаса черепашьим шагом всю набережную можно.

— Их уже не видно, — расстроилась Шанелька.

— Кого?

— Нудистов. Их надо совсем днем. Для яркости впечатлений. А то в темноте я как смотреть буду? Наощупь?

— Тогда их назавтра оставим. Сегодня воспарим. С Максом и морем под звездАми.

— А завтра, значит, опустимся. До уровня гениталий.

— Не цепляйся к словам, медам библиотэкарь. Не такое уж низкое это что-то — генитальи. Очень полезная в хозяйстве вещь.

— Философично, — согласилась Шанелька, — хозяйство в хозяйстве. Всегда пригодится.

На ее тумбочке запиликал мобильник и Шанелька, улыбаясь, ответила:

— Да, Тимочкин?

— Мам? У меня к тебе хозяйственный вопрос… — начал оставленный в Керчи Тимофей. И недовольно поинтересовался, — ну и чего ты там ржешь? Заливаешься.

— Ох, — Шанелька с трудом перестала смеяться, — извини, мы тут как раз про хозяйство. Криси, перестань, я не слышу любимаво сына!

— Ну, вижу вам там прекрасно, — после недолгой беседы отметил Тимка, — раз ржете вместе, как два коня. Крис от меня приветы. Сто штук.

Крис в ответ на взгляд Шанельки помахала рукой с тюбиком помады, передавая ответный привет.

Вечерняя набережная полнилась всеми дежурными летними развлечениями. Была тут скачущая музыка из десятка ресторанчиков, сбитая в невнятный громкий комок нот и голосов. Был освещенный тир с сухими щелчками выстрелов. Смеялись внизу за парапетом купальщики, перекрикивая шум прибоя. Холодили пальцы влажные стенки бокалов с мятным мохито. Девочки прогулялись в одну сторону, дойдя до темной, уставленной подсвеченными, как фонарики, палатками, окраины, вернулись в центр, весело морщась от треска мотоциклетных моторов. На маленькой площади разворачивались байкеры, красуясь распахнутыми кожаными жилетками и цветными банданами. Прошли в другой край, мимо роскошного, сверкающего огромными окнами отеля с пирсом, где качались мачты белых яхт, к самому подножию Кара-дага. И снова вернулись, болтая о всяком и разглядывая шумный, деловито веселящийся народ.

Смеясь, почитали вслух стихи какого-то местного гения, крупно выписанные по стенкам и парапету.

— Лучше бы волошинских написали, — расстроилась Шанелька, отхохотавшись, — а то маячит всякая хрень.

— Волошину земная слава уже пофиг, — сказал из полумрака строгий насмешливый голос.

Шанелька прищурилась, пытаясь разглядеть неожиданного собеседника.

— Зато тем, кто живет, было бы не лишне, для воспитания вкуса, — возразила сердито. — Им же все равно, что читать на стенках. Вот и пусть бы читали хорошее.

— Вашими бы устами… — от стены отделился непонятный силуэт, в какой-то обвисшей шляпе, надвинутой низко на лоб, и кажется, в плаще с набитыми карманами и хлястиками без пуговиц.

Из-под плаща торчали голые ноги, на щиколотках тонко прозвенели браслеты.

— Мне самой стихи Волошина по большей части не очень нравятся, — сказала честная Шанелька, — но они все равно стихи. А это на стенках просто позорище какое-то.

Но мужчина не стал продолжать беседу, вышел на свет и смешался с толпой, что окружила кукольный театр с Петрушкой на призрачно подсвеченной кулисе. Мелькнула шляпа и скрылась.

Крис толкнула Шанельку локтем.

— Ты успела посмотреть? На нем нет ничего. Только вот плащ и шляпа!

— О блин, — расстроилась Шанелька, — не успела. Он меня ругать начал, тоже мне умник, я ниже шляпы и не глянула. Совсем-совсем ничего?

— Кажется. Да. Ну, увидим еще. Он за нами, между прочим, давно шел, я думала, показалось. А вот нет. Ты поести не созрела еще?

— Во мне еще обед. Я в двери не пролезу. И лестница сломается. А я спать уже хочу.

— Тогда мороженого и спать, — решила Крис, направляясь к стойке, где скучала одинокая девушка в белой кружевной наколке на голове, — нам еще завтра шашлык. С Вовой. Надо выглядеть.

Весь следующий день они провели медленно и безмятежно, как и мечталось Шанельке одинокой ее зимой, когда Тимка гулял со своей Инночкой, мама возилась с котами, поглядывая на молчаливую дочку, а Костик Череп, уехав на очередной фестиваль, появлялся в сети, публикуя восторженные стихи и песни, посвященные Катерине. Он не забывал аккуратно звонить Шанельке, взахлеб рассказывая свои бардовские новости, и постоянно говоря о чем-то новом. Она догадывалась с тяжелым растерянным сердцем, это новое пришло с новым общением, с новой женщиной. Было ей тогда устало, будущее казалось рваным и перемешанным, серым и тусклым, будто оно тоже устало, хотя еще не началось. И только одна мысль держала ее. Летом приедет Крис, и вместе они, как давно уже планировали, да все что-то мешало, завеются в ленивый августовский отдых, давая себе полную свободу. Свободу не только куда-то поехать, а еще и там — не делать ничего. Даже не купаться, если не захочется.