Елена Блонди - Крис и Шанелька [СИ]

— Мало ли, кто что о себе, — пожала плечами Крис, — это не всегда соответствует.

— У вас — да. И вы кентавр не единожды, и я полагаю, даже не дважды.

— Извините, — Шанелька отодвинула интерес к заднице и бедрам внезапного ясновидца, одолеваемая другим любопытством, — а мне расскажете, о чем вы? Почему кентавр? Почему дважды-трижды кентавр? Криси, если понимаешь, ну расскажи ты. Невежливо при мне, будто я дурочка.

— Ты не дурочка, — быстро ответила Крис. Засмеялась, потому что в один голос с ней гость тоже проговорил:

— Вы не дурочка, — и повел рукой, будто приглашая Крис первой объяснить.

— Я пишу стихи, — начала та, и уточнила, — хотя, нечасто уже.

Гость кивнул. Небритые худые щеки прорезали две складки — улыбался.

— Но я делаю карьеру. Там, где деньги.

— Именно так.

— А другой кентавр? — продолжала пытать Шанелька.

— Не знаю, — затруднилась Крис, — вы и скажите.

Мужчина кивнул, кладя шляпу на колено.

— Вы красивы, но и умны. А еще вы одновременно жестоки и очень добры. Я мог бы продолжить, но только после более длительного общения.

— Вот оно что, — насмешливо протянула Крис, — ладно, насчет красоты, это вы промахнулись, нашли красавицу. Насчет доброты и жестокости, да, соглашусь. А про общение… — она развела руками, подтягивая смуглые коленки, — мы завтра уезжаем, а сегодня вечер занят, так что, увы… но спасибо за комплименты.

Мужчина поднялся, отвесил легкий поклон, снова нахлобучил шляпу на длинные немытые волосы. И повернувшись, пошел от циновки к воде, ступая среди ног, локтей и разбросанных детских игрушек.

— И что это было? — Шанелька собирала в кулак камушки и по одному роняла их обратно.

Крис пожала плечами, укладываясь на расстеленное полотенце.

— Элементарно, Ватсон. Нас пытались закадрить. Еще одно издание Черепа. Ах, мы таки загадощны, таки интригующи, таки многосмысленны…

— Ну, кое-что он совсем правильно сказал. И насчет красавицы зря ты. Мужики об тебя глаза мозолят.

— Не об меня. Об сиськи. Они им важнее, чем лицо и мозги.

— Кстати.

— О сиськах?

— Почти. Пока он тебя интеллектуально кадрил, а меня, между прочим, опустил ниже уровня канализации, ах, ваши мужья, девушка, а ты его интеллектуально отшила, я, как положено блондинке, решала важный вопрос. Жизненный. А чего это у него на перце и, пардон, яицах блестело? С-под повязки его дурацкой? Чего ты смеешься? Ну да, я старалась не смотреть. Но блестит же!

— У него там, кажется, пирсинг. По всем местам. Какие-то сережки, колечки я успела увидать, пока стоял.

— Мамадарагая, — Шанелька взялась за щеки, — и ты его отшила? Криси, нет в тебе никакого исследовательского, ну это, порыва. Инстинкта. Да неважно, главное, чего бы еще десять минуток не потрепаться, чтоб я разглядела, как следует! Тем более никакого же риску. Если у него там килограмм золота-брильянтов, твоя невинность не пострадает.

— Это почему это? — обиделась за невинность Крис.

— Да его погремушка никуда не пролезет. Даже если кто соберется впустить. Я думаю, потому он и болтает такое, заумное. Все в голову ушло.

— Завтра, — решила Крис, уталкивая в сумку полотенце и мелочи, — завтра мы совершим экспедицию к страшным нудистам, чтоб ты накушалась глазами и потеряла к теме интерес. Часа тебе хватит?

— Для накушивания глазами? Посмотрим.

— Решено. Завтра с утра — смотреть и кушать.

В бархатной темноте летнего вечера, насыщенного таким восхитительным ароматом шашлыка, сдобренного острыми приправами и дикой местной травкой, что казалось, можно утолить голод, только вдыхая, пока куски мяса шипят и капают на раскаленные угли, Шанелька сидела, глядя на каменный очаг, и размышляла.

Думала о том, можно ли считать вечер удачным, если она сидит одна, хотя у костра их трое. С одной стороны, должно быть грустно, одиноко и немного обидно, что, вместо запланированных ей принцев, на глазах стремительно развивается классический летний флирт не у нее, а у Крис, которой он, вроде бы, и не нужен. Но с другой, было так славно тихо сидеть, слушать море, такое близкое, радуясь, что Вова мудро не стал пользовать мангал во дворе отельчика, а все добро сложил в огромную сумку и увел своих собеседниц, собутыльниц и сошашлычниц на берег, под самые горы, где они по-школьному пролезли через дыру в сетке-рабице на какой-то дикий безлюдный кусок пляжа. В ответ на опасения, все же заповедник, охраняется, сказал, немножко красуясь:

— Та у меня тут кум в егерях, не боитесь, то наше с ним место. Может еще подойдет, у него ночной обход сегодня. Присоседится.

— Кум? — с интересом переспросила Крис.

А Шанелька поспешно сказала:

— Ой. Не надо кума, ладно? Так хорошо. Тихо.

Вова секунду поразмыслил и кивнул, ворочая обгорелые камни, еле видные в свете огромной восходящей луны:

— Как скажешь, Нелечка. Нам больше достанется. Хотя мяса много. Я люблю, чтоб от пуза. Не глядеть с голодухой, как в чужой рот кусок уходит.

И засмеялся, чиркая зажигалкой над скомканной бумагой.

В общении он оказался не так страшен, как вспомненный девочками другой кум — гвоздь неудачной вечеринки. Было видно — не дурак, и соображает быстро. Хотя, лениво размышляла Шанелька, ерзая на толстом коврике-пенке, на вечерок, конечно, Крис его хватит, а если продлить перспективу в будущее, то интересно, через сколько дней она его сковородкой по голове стукнет. Или ноутом.

Но пока вечер был волшебным. Вова, посмеиваясь, рассказывал местные байки, которых много, такое уж место. Тут и дельтапланеристы, и винзавод с благородными сортами вкуснейшего винограда, да еще нудисты со всего бывшего союза, съезжаются по старой памяти каждое лето, а еще в начале осени джазовый фестиваль.

— Весело, шумно, — говорил, принимая от Крис шампуры с нанизанными кусками мяса, лука, помидоров и укладывая их поперек камней, — до утра гудят, и вам трубы и саксофоны. Я раньше не понимал, но щас вот саксофон сильно уважаю. Очень сексуальная музычка, куда там эстрадным дамочкам. Как закрутит звук, аж к звездам, поверите, мороз по спине идет, так оно действует.

Угасающий красный свет кидал блики на смуглое лицо Крис, делая ее похожей на индеанку. И Шанелька видела одобрительную улыбку на перламутровых губах. Вова тоже улыбался, нагибаясь к углям, ворошил, свет становился ярче, блестел на зубах и в глазах. А вдалеке бумкала совсем не джазовая музычка, обычная ресторанная попса, живые исполнители, нынче это было в моде, трудились, скучно отрабатывая песню за песней, и мелодии переплетались в шумную, стукающую ударными невнятицу, летя над мерным плеском воды.

— Чтоб тишина, это надо в горы уйти, в заповедник. Ночью там чисто красота. Звезды. А слыхать, только вот родник, к примеру. Тихо-тихо журчит, будто оно в ухе. Кажется ну вот, близко. Мы пацанами были, блукали помню. Короче, решили в лесу заночевать. А там же костер ни-ни, увидят егеря, погонят, да еще по шеям надают. Так мы типа, значит, спецназ. Решили, сховаемся. А Колька фляжку с водой потерял. Пока полз, она у него с пояса слетела где-то. Ну и вот. Умостились спать, а пить охота. И оно журчит, вроде два шага и вода. Мы с Гошкой пошли на тихую, найдем, думаем, напьемся. Короче, заблукали, как те дураки. Колька сволочь уснул, а мы лазим и лазим. И днем же ходили там, все вроде знаем! А ночью, ну совсем же все другое. Так спать и свалились в траву, злые, пить охота, а орать же нельзя, чтоб Колька отозвался. Утром встали, мама рОдная, рожи опухли, мураши нас покусали, хорошо — тепло совсем. И значит, под нами, в распадке, родник, шагов пейсят не дошли. А сверху Колька дрыхнет, через дубняк видим, белеется, там деревья тонкие, листья поверху только. Мы напились, ползем обратно, и тут опа — с кустов сбоку мужики, обход, значит, егеря. Рожи сонные, злые. Ну, думаю, щас они нас, за уши. Мы как рванули, Кольку за жопу, ой, извините, девочки, за ногу короче, взашей и вниз, хорониться в сушняке. Мы ж не спим, а Колька бедняга, скачет, глаза вылупил, как у той козы, не поймет, шо такое-то. Ржали потом долго. Вернулись же с поцарапанными мордами. Спецназ, чо.