Елена Блонди - Крис и Шанелька [СИ]

Потом ели, запивая бутеры минералкой. Надев маску и ласты, выданные вздыхающим Вадимом, по очереди ныряли, держась рукой за края камня и уходя в темную глубину у скалы, или дальше, где вода насквозь просвечивалась солнцем, прозрачная, как воздух, и странно было пытаться достигнуть дна, вот оно — совсем рядом, а в ушах уже давит и звенит. Устав, снова ложились. Или сидели, рядом, обняв коленки руками и глядя на блеск и сверкание, на тонкую линию горизонта, придавленную справа уснувшей недвижной тучей. Ни разу не смотрели на часы, и вдруг удивлялись, солнце уже покраснело, незаметно для глаз скатывается к горизонту, прямо напротив. Тень от скалы уползала под нее, прячась, но зато вытягивались тени от невидимых днем возвышений и неровностей камня, ползли, стараясь догнать большую тень, которою заходящее солнце прогнало под скалу.

Жара уходила вместе с изменением света. Девочки, вытеревшись досуха, одевались. И оставались еще, чтоб Шанелька в свое удовольствие наснимала багровый полукруг, отчиркнутый линией с крошечными зубцами водной ряби. Или выбирались наверх, и весь закат стояли по колено в ковыльных волнах, пока от солнца не оставалась огненная точка, а потом, после нее над горизонтом разгоралась космически прекрасная алая заря, поднималась выше, зажигала впадины и бугры дальней тучи. И гасла, уводя в синий вечер алые и пурпурные краски.

В траве просыпались сверчки, их были тут мириады, трещали мирно и нежно, будто рассказывая сказку кому-то маленькому, конечно, сверчатам, думала Шанелька, идя рядом с Крис и придерживая на плече ремень кофра. После того разговора, о сказках, которые она непременно напишет, мир изменился. Было так, будто все обступило ее, требуя внимания. Иногда настойчиво и громко, иногда тихо, а что-то стояло поодаль, как стоят в читальном зале самые робкие дети, очень хотя, но стесняясь. И этих изменений был так много, что Шанелька терялась, не зная, на что первое посмотреть, с чего начать. Мой мир, думала она, он — повернулся. Не изменился, нет, он и был таким, просто я решила его повернуть и он повернулся. Это само по себе уже сказка. Она не говорила об этих мыслях Крис, они оказались совсем уж личными, а еще за ними не стояло ничего сделанного, все было впереди. А она не умела говорить о несделанном.

Впереди поднимался из трав двухэтажный дом под высокой черепичной крышей. А Шанельке становилось страшно. Не так, чтоб совсем, но боязно и растерянно. Слишком много нового было на новой стороне мира. Нужно выбрать, с чего начать. Сделать первый шаг, думала Шанелька, не понимая, она уже сделала его, повернув мир своим решением. Но если бы даже поняла, то все равно волновалась бы. Ведь один шаг еще не дорога. Нужно пройти по ней, хоть сколько-то. Хотя бы первую ее часть.

А теперь, решала она, поднимаясь вслед за Крис по узкой деревянной лестнице на второй этаж, нужно прекратить думать. Оставить мысли в уголке и начать уже идти. Планов и мыслей, не подкрепленных ничем, ей хватило с Костиком Черепом, чьим основным занятием было генерировать невыполнимые планы, тратя на них большую часть суток. Тем весомее повод не дать планам остаться лишь планами.

— Вот, — сказала она вслух в тихом номере, когда побросали вещи на пол у двери и Крис собирала всякие мелочи для похода в душ, — вот, я кажется поняла, почему мне сейчас не до Димочки Фуриозо.

— Валяй, — разрешила Крис, обмотанная полотенцем, суя ноги в тапочки.

— Я должна сначала написать. Свою сказку. Первую, хотя бы одну. Ты только не смейся.

— Когда я над тобой смеялась, Шанель!

— Буквально сегодня, когда я ныряла и трубку не могла, как следует…

— Это был риторический вопрос.

— А. Тогда — никогда. Понимаешь… Я должна что-то сделать, не просто утопить Нелечку Костика, потому что это было уничтожение чего-то. А нужно на пустое место теперь — создать, чтоб оно появилось. Так правильно будет.

Крис кивнула, будто взволнованная Шанелька говорила о самых обычных вещах, об ужине или о том, что плечи сгорели.

— Да. Ты трудилась на Костика, а теперь поработай на мироздание. И тогда Дима сам появится, в нужное время и в нужном месте. Раз ты так настроена. Решительно.

И ушла, шлепая тапочками. Шанелька села на кровать. Плечи, которые таки слегка обгорели, припекало, в глазах все еще стояло сверкание воды и пурпурный свет уходящего солнца. А сверчки никуда не делись, ририкали в открытое окно, где потихоньку в гнездах пищали стрижи, устраиваясь спать. Как прекрасно, что есть Криси. И что ее, Шанелькины волнения и переживания, они ею понимаются. Не только те, что о повседневном, но и такие. О которых она никому не скажет. Во всяком случае, пока не напишет книгу сказок. Или — трехтомник.

— И не забудь, том с письмами, — заботливо подсказала себе Шанелька, — последний в собрании сочинений. А еще томик в ЖЗЛ.

И рассмеялась.

«Но вечер пришел, наклонился, обнял колючие ветки мягкими лапами. Ждал песен.

Ийка пел. Совсем по-другому. Грустно и ласково. Замолкал надолго, отдыхая. И становилось слышно, как из лунного наперстка, лежащего на ладошке большого листа, падают и падают наплаканные его женщиной слезы. Не как леденцовые нитки, а как тонкие лунные лучи. И много еще чего было слышно, — весь ночной лес.

Тихие сверчки слушали Ийкины песни. А Старый Сверчок махнул лапой очередному внуку, и тот быстренько принес из тайного уголка спрятанный до поры сухой лист с тридцатью пятью слезинами. Вот и пригодились — всем. Чтоб не хрипли Ийкины коленки, — падали-звенели о ветерок и слезы Старого Сверчка — из лунного наперстка.

Так научил Ийка сверчков петь грустные песни…»

— Конец, — сказала Шанелька, оглядывая столы и тихих детей, сидящих по двое, с лицами, освещенными теплым светом настольных ламп.

— А еще почитайте, Нелли Владимирна, — беляночка с царским именем Елизавета отпихнула локтем Мишу, который принялся вывертывать из ее кулака надкусанное яблоко, — та уйди! Ой, извините.

— По домам, — Шанелька показала на большие старые часы в простенке между окон, — уже пять часов, мы и так на полчаса задержались. Понравилось?

Улыбнулась в ответ на кивки и улыбки. В двери уже заглядывали родители, держа на локтях пальтишки и роняя на пол детские шапки.

За окнами, украшенными елочным дождиком, плыли тихие сумерки, серенькие, блестели по мокрым веткам светом фонарей. В читальном зале стало шумно, короткий шум перед тем, как все разойдутся. Топот, пыхтение, разговоры с родителями и бабушками-дедушками. И в сторону ее стола, тоже освещенного лампой — до свидания, Нелли Владимирна, до свидания, Нелечка, спасибо, что за Петькой приглядели, пойдем, Лизанька, до свидания, Елизавета, да что вы, не за что, хороших выходных. С праздником вас!