Елена Блонди - Дзига [СИ]

— Нет, — отозвался мальчик, — не скучно. Мир интересный. А ты когда его начала видеть?

Лета вдруг вспомнила, как маленький черный кот Дзига тихо сидел на подоконнике, вострил аккуратные уши. Не двигаясь, слушал мир, смотрел в окно. А она смотрела на его красивую тень на солнечной шторе. Нашарила рукой фотоаппарат и сняла, несколько раз, как вытянул шею, слушая мир. Как поднимает лапу, трогая стекло между собой и миром. Сейчас нет этого стекла. Какое счастье, что она сумела. Чтоб так вот сидели рядом, в одном из ее лучших мест и лучших времен.

Отвечая, пожала плечами и улыбнулась.

— Не знаю. Кажется, я его видела всегда. Дети видят мир. Знают, когда в траве появляются скорлупки от вылупившихся птенцов, знают, когда гусеницы превращаются в бабочек. Потом забывают, занимаясь человечьими взрослыми хлопотами. Я не сумела забыть. Старалась, да. Чтоб, как все. Делала модные стрижки, носила всякие актуальные вещи. Болтала. Работала. Замуж вышла. Потом развелась и после вышла еще раз. Но все время были будто бы две меня. Я и Лета.

— Угу. Понимаю.

— Но есть еще одно. Когда я только начинала писать, у меня там фраза мелькнула — внимание к мелочам. Я их вижу, мелочи, из которых состоит мир. Но этого мало. Идя в глубину, нужно после суметь окинуть взглядом целое. Люди чаще хотят видеть целое сразу. Большое. Значительное. И потому мелочи кажутся им чем-то ненужным и заниматься ими неловко. Чудачество. Странность. Знаешь, типа, ботаник пестики тычинки. Я заметила, у нас даже не принято знать, как что называется. Травы, деревья. Птицы. Что учили в школе, забыли, а после, если знаешь, что это вот трава зопник, это шалфей, а дерево — гледичия, то значит, ты или наукой занимаешься или чудак краевед. Мне пришлось долго учиться из этих мелочей, которые мне милы, я всегда с удовольствием ими занималась, после складывать мир, идти уже из глубины на поверхность и выше. Лететь над. Я конечно, неуч, и в условиях бесконечности бытия всегда им буду, но я выбрала направление, и кажется, оно верное. Думаю, если бы не было верным, я не смогла бы… тебя вот…

— Вернуть?

Она молча кивнула. Да. Мало просто помнить о том, каким был ее кот, помнить о том, как он жил и как ушел, и что чувствовала она сама, и что ощущал мир вокруг. Ей нужно было большее. И теперь они сидят рядом.

— Это поселок Юркино. Сюда едут отдыхать семьи, потому что в бухте мелкая вода и песочек. Теплая. Детям славно, хоть убегайся, а все водичка по пояс. Чтоб поплавать, сперва метров сто нужно брести по колено в Азове. Чего смеешься?

— Говоришь смешно. По колено в Азове. Слушай. Эта моя знакомая, ее зовут Лора. Или Лара, так лучше. А может, мы с ней вместе придем? К тебе…

Лета молчала. Не знала, что ответить.

— Ну, нельзя, так нельзя, — подобрал камушек и, размахнувшись, бросил. Серебро разошлось бледными рябыми кругами.

— Дзига, ты ведь часть меня. Когда мы вместе, я все равно будто одна. Почти одна. А треугольников не люблю. Прости. Буду мучиться, что ей неинтересно. И что тебе неловко. Мне кажется, сейчас не нужно этого. Я ведь не претендую на роль учителя-изрекателя, чтоб все рты раскрыли и слушали.

— Не оправдывайся ты!

— Буду! Ты мне важен! Ну, хочешь, ты иди к ней. Я не обижусь. Серьезно. Ты мальчишка, если тебе интереснее с Лорой. Ларой, то есть. Я, правда, не обижусь. Я…

— Какая цаца, — насмешливо протянул Дзига и снова согнулся, укладывая подбородок на коленки, — ах-ах, Лета жертвует собой. Или тебе уже скучно, со мной?

— Но-но! Зелен еще, меня дразнить.

— Я черный. И вообще, я суперкот! А рассказывать можно? Тебе про нее?

— Мне? Сколько хочешь. Я очень любопытная, чтоб ты знал, суперкот.

— А ей? Про тебя?

— Ну, еще бы. У меня нормальная такая мания величия. Только рассказывай хорошее, понял?

— Идет.

Далеко, в поселке забумкала музыка, послышался смех. Но скоро все стихло. Лета ждала, может, прямо сейчас и начнет, рассказывать про свою Лору-Лару. Но Дзига молчал, и она поняла — это же ее вечер и ее луна, сам так сказал. Благородный маленький кот Дзига.

— Придумала! Мы соберемся втроем. Но выберем совсем новое место, там устроим пикник. Сезон выберем сами, чтоб всем троим подошел. И ты нас познакомишь. Будет костер, жареные сосиски, печеная картошка. Если лето, то — мидии. Купаться, загорать. Так хорошо?

Он засмеялся. Встал, бросая снятую футболку, и потащил с ног штаны.

— Отлично! Давай купаться, Лета благородная. Отпразднуем, что все складывается.

Луна светила на худые широкие плечи и тонкую шею, на согнутый локоть. И Лете стало хорошо, потому что он был просто мальчишка, и с ним, правда, можно было просто купаться, и кажется, девочка Лара появилась совсем неспроста, а чтоб был соблюден прекрасный и тонкий баланс в отношениях взрослой женщины Леты и странного мальчишки Дзиги, который ей не сын, и не ее мужчина, который наполовину выдуман ею, но с каждый днем становится все более самостоятельным. И если бы не разговор о девочке с коротко стрижеными русыми волосами, Лете пришлось бы думать о соблюдении тонкого целомудрия, а так и думать не надо, оно воцарилось само.

— Купальника у меня нет, но белье имеется, — предупредила, уже раздеваясь.

— Та могла бы и не говорить, — Дзига уже танцевал на прибое, черные ноги колыхали серебряные блики.

— Могла бы. Ну, я так, для честности.

Встала рядом. Вода была теплой, как человеческая кожа на ласковой ладони. Лета взяла Дзигину руку.

— Подожди. У тебя есть еще одно желание, загадать?

— М-м-м… Да!

— Идем туда, где черная тень. Не скажу. Сам сейчас увидишь.

Они вошли в тень от высокой кривой скалы. И ступили в невидимую воду, нащупывая ногами плоские голыши на подводном песке. Лета отпустила руку мальчика:

— Теперь смотри вниз.

Тихо плеснула вода. А поодаль она без перерыва гулким шепотом плескала и булькала, воюя пустоты в старых камнях.

— Ух… ты-ы-ы ж…

Крупные голубые искры очертили колени и щиколотки, и там, внизу, мерцали, показывая, как плавно ступают босые ноги.

— Желание, — напомнила Лета. Кинулась в теплую сверкающую круговерть синего огня, обтекающего кисти рук, локти, колени.

Рядом блистающей тенью пронесся Дзига, нырнул к самому дну, оттолкнулся, выскочил, разбрасывая мириады сверкающих бледным пламенем искр. Закричал восторженным шепотом:

— А-а-а! Афигеть!

И снова обрушился в пламенную воду, кружась и сгибаясь, чтоб рассмотреть, как пульсируют на коже живые морские огни.

Лета упала навзничь, не закрывая глаз, вокруг клубами вспыхивали голубые огни, туманными пятнами плыли, гасли и загорались снова, когда взмахивала руками. Метнулись волосы, как языки фосфорного костра.

Какое счастье, что это ее вечер, и ее море — светится, чтоб Дзига крутился, падал в воду и выпрыгивал, хохоча и сверкая.