Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

— Зарплата женщине — на шпильки. А деньги в дом должен нести мужик.

И после, снова расстраиваясь, начинает причитать, что как раз с мужиком их семье не повезло. И тут же добавляет, как она Сережу любит, как любит. А смотрит, вроде копеечку ему дала, из жалости. Как это в карикатурах — я тебе всю жизнь подарила, а ты… ну там всякое, про семейную жизнь.

Ленка взяла мохнатую подушку с пуговицами, прижала к животу, укладывая на нее подбородок. Надо выйти. Умыться, ну и поговорить, а то едут же скоро. Но так тоскливо было представлять, что снова мать заведет жалобы, и Ленка всякий раз пугается, а вдруг и правда, пока отец будет в рейсе, они пропадут тут без денег.

Жизнь казалась совсем беспросветной. Ганя еще этот.

В коридоре зазвонил телефон.

— Я слушаю, — через короткое время сказал мамин усталый голос, — Оля? Здравствуй, Оля. Да… — и добавила неуверенно, — наверное, сейчас позову, да. Лена!

Ленка молча вышла из комнаты, отворачиваясь, прижала трубку к уху.

— Але?

— Ты где была? — строго поинтересовалась Рыбка, — я блин третий раз звоню, батя твой чето там сказал, я не поняла ничего.

Ленка сглотнула. Соврать, наверное, надо соврать…

— Ты что, ты с Ганей была? — догадался холодный голос и неумолимо потребовал, — Малая, я в последний раз спрашиваю.

— Да, — покаянно призналась Ленка.

За спиной шуршала одеждой на вешалке мама, топталась, прислушиваясь.

— Фу, — внезапно обрадовалась Рыбка, — а мы с Семки притащили варенья сто банок, я себе все руки оттянула. И думала, а вдруг этот козел лазит с Лилькой своей. А вы с ним, да? Ну, отлично! Ты в субботу что оденешь? Ты в комбезе своем пойдешь или в юбке? Зорик сказал, притащит дисков послушать, у него импортные, ему дали на неделю, так я выпросила.

— Оль. Давай завтра, да? Поговорим.

— Давай, — удивилась Рыбка, — завтра. Я тебя жду на углу, в девять, да?

— Угу.

Ленка положила трубку, медля поворачиваться к пристальному взгляду матери. А телефон снова задребезжал, и она схватила трубку:

— Але? Оль?

— Ялта, — равнодушно произнес женский голос, — говорите, Ялта.

Мама за спиной затихла, внимательно слушая. Ленка держала трубку вспотевшей рукой. Звать отца? И что он, будет стоять тут, тоже спиной и молчать? И как звать-то, если они с ним никогда, ни разу, а всегда делали вид, что нет ничего, никто ему не звонит из Ялты, и никаких материных злых причитаний и упреков Ленка не слышит.

Не буду звать, решила она, и сказала в молчащую трубку, где еле слышно потрескивало и щелкало:

— Не туда попали.

В квартире стоял разор, вещи выкатились и разбрелись по углам и полу, торчал посреди большой комнаты раскрытый чемодан, и в кухне на столе громоздились пакеты и всякие дорожные миски и стаканчики. Мама стояла у плиты, шуровала лопаткой по сковородке с оладьями, молчала, а после начинала снова рассказывать всякое — о своей неудавшейся жизни. Поэтому Ленка накидала в тарелку оладушков и спаслась к себе в комнату, поставила на проигрыватель диск Антонова. С той самой песней, что мурлыкал Ганя, про любовь, которая приходит совсем не так. И мрачно жуя, стала слушать и разбираться в себе.

Ну что в нем хорошего? Что? Гад. Алкаш и бабник. Даже и некрасивый. Ну, высокий да. Плечи широкие. А морда большая, глаза, как у барана. Патлы эти, вечно на лбу мокрые. И ладно бы еще интересный. Вот Кострома, всегда что-то мог рассказать, неожиданное такое. И книжки читал, и было так здорово, что какие-то они оба читали и можно сравнить, понравилось или нет. Спорили иногда. А все вокруг смеялись, во, завели умняковую беседу…Или был бы ласковый, как Пашка. Пашка тоже бабник, понятно, такой красивенький мальчик, лицо мягкое, глаза темные блестят, губы пухленькие. Стройный. Девки за ним просто помирают. И он всем рад, всем улыбнется. С ним так хорошо, тепло с ним. А этот? Гад и чучело. Но вот мурлычет с пластинки Антонов. Мечты сбываются… и не сбываются… И сердце у Ленки заходится сладко-сладко, потому что сегодня Ганя эти же слова напевал.

Был бы, ну… нет, не другой, а смотрел бы на Ленку по-другому. Чтоб видела — нравится. Был бы влюблен, в нее. Слушал, улыбался. Чтоб ей тепло. Но вот они весь вечер ходили, даже разговаривали что-то, а уж целовались сколько. Но все время Ленке было тоскливо. И хорошо. Так бывает разве?

— Ах, белый теплоход, гудка тревожный бас, — заголосили колонки, и мама в коридоре раздраженно позвала:

— Ночь на дворе, Лена, сделай потише! И вообще.

— И вообще, — шепотом сказала Ленка, суя на журнальный столик пустую тарелку.

Расстелилась и легла, натягивая одеяло до подбородка. А умываться не пойду, подумала мстительно, и зубы чистить не буду, ну вас всех. Закрыла глаза, мечтая, как Ганя, в белом плаще Омчика, ждет ее на набережной, держа в руках огромный букет из красных роз, штук сто, целую охапку. Она подбегает, такая вся загорелая, в длинном прозрачном сарафане без лямочек. Нет, в коротеньких шортах — с лямочками. Как у блондинки из Аббы, совсем белые, атласные. А на ногах — плетеные высокие сандалии, как вот в старом кино у Элизабет Тейлор. Ганя бросает розы, они разлетаются, падают везде-везде. А он берет Ленку на руки и тащит по трапу, на самый верх. Нет, на руках по трапу не надо, там качает и можно голову зашибить о канаты, снасти всякие. Ладно, они бегут, смеются. В рубке сплошное солнце и все сверкает. Ганя ведет ее дальше, в каюту. И там тоже кругом цветы. Розы. Вода блестит в иллюминаторе. И тут гудок, сильный.

— Летка? — в приоткрытую дверь упал поверх Ленкиной головы луч света, высветил на полках золотые буковки на корешках книг, — спишь уже?

Отец кашлянул, ожидая ответа. Ленка неловко и незаметно натянула одеяло плотнее, к самой шее. Открыла рот, но за спиной отца недовольный голос матери сказал:

— Сережа, а где эти маленькие полотенца, новые? Я тебе давала одно, из набора.

Дверь снова закрылась. Ленка сердито вытянулась, слушая шаги и негромкие голоса. Закрыла глаза, возвращаясь в каюту, но Гани там уже не было, и она, пугаясь, побежала на верхнюю палубу. А то вдруг он там, в белом плаще и в джинсах, вьется вокруг Лильки Звезды.

Ганя, и правда, суетился рядом с шезлонгом, а на нем картинно возлежала Рыбка, почему-то в ленкином старом купальнике с красными шнурочками на трусах. А волосы у Рыбки были черные и гладкие. Как у Лильки Звезды. Неумолимо засыпая, Ленка попыталась придумать, как же теперь быть с этой вот, которая состоит из всех Ганиных подружек сразу. И не успела.

Утром мама, тряся завернутыми на бигуди прядями, сердито мешала в кастрюле макароны. Не отвечая на ленкино добрутро, перечислила горести:

— Боже мой, я не успела постирать белье, там целая гора! И полы не мытые. Картошка почти кончилась. Лена, ну как я поеду!