Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

— Всегда. Вот поверь — всегда.

Из угла пришла Элька, завиляла задом, просительно поскуливая.

— Иди уже, старушка, — разрешил Пашка, — залазь, Ленуся все равно непреклонна, как скала. Ложись рядом, будем Ленку кусать за попу.

Ленка засмеялась и положила руку на гладкую собачью спину. Элька благодарно засопела.

— Эй, — обиделся Пашка и вернул Ленкину руку на свою голову, — ну и чего ты ржешь? Не понял.

— Так. Мне с тобой хорошо. Почему-то.

— А было бы еще лучше, Ленуся. Ладно, молчу. Рассказывай давай про свои катастрофы.

В серванте поблескивал хрусталь — фужеры рядочком, какая-то золоченая по резному стеклу рыба с гнутым хвостом. На полках блестели золотые корешки подписных изданий, дефицитные многотомники, некоторые такие же, как Алла Дмитриевна доставала, по очереди в списках общества книголюбов. А еще блестели полированные поверхности шкафов, горок и столиков. И кучерявились узорами красные с желтым и черным ковры.

Завидный жених для нашей Семачки, усмехнулась Ленка, держа руку на стриженой голове.

— Викуся на меня в обидах. Я ей раз десять звонила, а она такая, отмороженная вся, скажет «да» и молчит. Ну, я и перестала. Это из-за тебя, между прочим.

— Угу, — Пашка тепло дышал в ладонь, вертясь под рукой и обхватывая ленкину талию, — та знаю. Ты не волнуйся, у меня есть способ. Ты Валеру Чекица знаешь? То мой друг, приехал к тетке, будет жить тут. Я его познакомлю с Викусей. Пусть крутят.

— Может, она тебя любит? — удивилась Ленка.

— Та. Хочешь, поспорим? Если Викуся так же втюрится в Валерчика, ты мне дашь. Ты куда? Все-все, молчу.

— Не буду я спорить.

— Ну, не надо, — согласился Пашка, — дальше давай. Пункт второй.

Он протянул руку, неловко двигая, плеснул в рюмки коньяку.

— Чуть-чуть, — сказала Ленка.

— Само собой! Рассказывай.

За окном медленно плыли серые тучки, и изредка показывалась макушка дерева, а другие не выросли до четвертого этажа, и их не было видно. Ленка вспомнила решительное Рыбкино лицо, пылающее румянцем по впалым скулам, и сердце ее снова наполнилось горечью.

— Понимаешь. Я же думала, у нее катастрофа. Нужны таблетки. Ну, чтоб месячные пришли. А даже названия не знаем, блин, ваще непонятки. Я и позвонила знакомому доктору, в Феодосию. Он сперва обрадовался. О, Лена-Леночка. А как услышал, то голос такой стал… замороженный. Будто я непонятно кто. Отвечает, а сам усмехается. А ты говорит, шустрая. Я сказала, что мне для подруги.

— Не поверил.

— Да. Снова усмехнулся. Потом сказал названия. Там таблетки одни. И еще есть уколы. И такой мне говорит, если бы не наша с тобой душевная встреча, я бы тебя послал далеко и навсегда. А где покупать, как принимать и колоть, это, лапочка, у меня даже не спрашивай. И вообще, тут уже люди, гудбай. Ну, я записала. На листке. Мы вышли, с Олькой. И она мне, ой давай, давай скорее сюда. А я говорит, сегодня же Гане отдам, пусть он там ищет. Для… для Лильки своей.

Ленка вспомнила, как они стояли напротив ступеней широким полукругом к стеклянным дверям почты, и Оля тянула из ее рук листочек с кривыми буквами. А Ленка смотрела не нее и не могла отпустить его из пальцев.

— Ты чего? — удивленно спросила Рыбка.

— Лильке? — уточнила Ленка, не отпуская листок, — как Лильке, зачем?

По худому Олиному лицу кинулся резкий румянец.

— Ганя сказал, у нее ну это… задержка. И нужно сделать что-то.

— А ты тут причем?

Мимо шли люди, смеялись или молчали, а некоторые ругались, тащили авоськи и сумки, вели детей. Сбоку на стоянке разворачивались белые волги-такси с желтыми фонариками.

Рыбка пожала плечами. Она отпустила листок и сунула руки в карманы пальто.

— Ганя сказал, когда они разберутся, он ее бросит. И будет уже со мной. Да! А что?

— Оль. Я думала, это тебе нужно!

В ушах у Ленки звучал насмешливый и холодный голос доктора Гены. Он сначала обрадовался, а потом… И стал разговаривать уже по-другому.

— Я из-за тебя, как полная дура. Ну, если бы тебе, я бы. А то получается, ты для Лильки, а подставляюсь, значит, я?

— Подумаешь. Тоже мне счастье, доктор с Феодосии. Да он такой же. И кадрил тебя, ты же сама смеялась и говорила, ясно, чего захотел.

— Да. Но это мое дело. Понимаешь, мое! А ты влезла. Почему ты думала, что имеешь право, распоряжаться?

Ленка замолчала, вдруг поняв, никак не сумеет объяснить. Что да, она и не обольщалась насчет лощеного хитроватого доктора, и что ей тоже было противно, как он насчет «домой не звони», и ах, не сразу, а вот когда чуток созреешь в роскошную женщину. Но не Оле разбираться за нее, тем более, ничего не сказав честно. И теперь получается, доктор Гена снова думает — все они одинаковые, и эта вот, что спала на кушетке — такая же. Звонит, потому что с кем-то трахнулась и теперь нужны таблеточки. Пользует знакомого дядю доктора.

— А знаешь, — сказала вдруг Оля, устав ждать, — ты права. Не нужна мне твоя бумажка. Чао, бамбино.

Держа руки в карманах, отвернулась и пошла, откидывая голову с летящими белыми прядями и отстукивая каблуками быстрые шаги.

Ошеломленная Ленка, свирепея, кинулась следом.

— Нет, ты ее возьмешь! Я из-за вас позорилась, и теперь значит, иди, Лена, куда хочешь? Это просто подло! Да бери же!

Бежала рядом, тыкая Оле в локоть скомканную бумажку. Но та дернула плечом, обжигая Ленку взглядом.

— Ах так. Я еще и подлая?

И ушла, не поворачиваясь. Скрылся за серыми и черными спинами воротник над вишневыми плечиками красивого пальто.

— Я выкинуть хотела. А потом стало, знаешь, как жалко? Бумажку эту. Не Рыбку. Думаю, ну хрен с ней, позвоню ей, скажу названия. Пусть, чего хотят делают. Зря я, что ли, краснела в телефонной будке? Ну вот, приперлась я домой, звоню, а там мать, ой горе-горе, а Олечки нету, ушла Олечка к сестре. Врала, конечно, Олька ее подучила, чтоб со мной не разговаривать. Так что я листок положила в дневник, в школе этой каракатице отдать, думаю, суну ей в портфель. И забуду нафиг.

— Дневник, — загробным голосом сказал у ее бока Пашка, — о-хо-хо, ну ты, Ленуся, даешь.

Ленка скорбно кивнула.

— Короче, спохватилась, только когда Валюша дневники у нас собрала и унесла в учительскую. Я сперва подумала, да и ладно, набрешу чего, если спросит, там же только названия. А она, видать, в учительской устроила «следствие ведут знатоки». Прискакала на урок, у нас астрономия, Мартышка нудит у доски, все зевают. И тут классная, с воплями. Каткова, срочно к директору, что, Каткова, доездилась по своим хахалям, доночевалась по кустам в своей Феодосии! Оказалось что еще: с параллельного отличничек, Витас-Митас, трепанул, что я удрала и две ночи там не ночевала и терлась по своим парням, бухала, а его заставила про меня соврать, просила, чтоб он меня значит прикрыл. Такая скотина.