Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

— Могу специально для тебя, Перебейнос, дать совершенно новую тему, — вкрадчиво посулила Маргоша, подвигая к себе стопку книг.

Все лениво засмеялись. Санька чем-то грохотал в лаборантской и когда Маргоша собралась сказать еще что-то, крикнул:

— Ой, блин! Маргарита Тимофевна, а зайдите на минутку. А то я тут…

Маргоша выразительно подвела накрашенные ресницы и поднялась, нервно одергивая трикотажную кофточку. Стоя в двери, сказала внутрь строгим голосом:

— Что там у тебя? Не можешь три плаката с крючка?

— Падает! — заорал Санька и что-то громко уронил.

Маргоша ахнула и кинулась внутрь. Класс мгновенно замолчал, все замерли, боясь пропустить. Из открытого входа сначала слышна была полная тишина, потом что-то прошелестело, женский голос быстро и невнятно проговорил фразу. И следом очень громко сказал:

— Да вот же, Андросов! Горе с тобой.

Санька вышел первым, таща рулон, свалил его на кафедру и стал развешивать на доске истрепанные графики, подклеенные по краям марлей. Маргоша вышла следом, деревянно держа руки вдоль боков. Ей ужасно хочется поправить волосы, вдруг догадалась Ленка, и кофточку. Чертов Андрос. С ума все посходили, с этой любовью. Ей стало неловко смотреть на пылающие щеки Маргоши и она опустила глаза в раскрытый учебник.

— Некоторые из вас, — Маргоша справилась с голосом и говорила уверенно, осматривая сидящих, — уже в этом году на вступительных будут сдавать историю. Им тренировочный экзамен вдвойне полезен. Поднимите руки, кто собирается в институт?

Покивала, оглядывая руки, и удивленно посмотрела на Ленку.

— Каткова. А ты что же?

Ленка пожала плечами.

— Я через год пойду.

— Лена. Так нельзя. Нужно именно сейчас, пока в голове хоть что-то осталось, поверь, через год придется все заново готовить, учить.

Ленка молчала. За окном ветер качал тополя, они яростно сверкали свежей листвой, а длинные, похожие на гусениц сережки уже все упали и лежали вдоль тротуара цветными мохнатыми горками, знала Ленка. А говорить Маргоше, что просто так снова впрягаться на пять лет, снова сидеть над учебниками, и для чего — чтоб диплом и карьера, которой Ленка совершенно не хочет, смысла не было. Никто не понимает, и Маргоша тоже не поймет. Тем более двумя словами не сказать, Ленка и сама себе толком объяснить не может, чего ей надо, так что проще всего это вот — через год поступлю.

Историчка замолчала, постукала карандашом по исцарапанной столешнице.

— Ну… конечно, могут быть и причины, я понимаю. Разные. Но поверь, Каткова, очень, очень жаль, у тебя такая светлая голова! В вашем классе ты да Олеся Приймакова куда угодно могли бы. Ну еще…

Она быстро перечислила несколько фамилий. И с вызовом добавила:

— А еще Саша Андросов. И Толик Макарченко.

Кто-то присвистнул. Еще кто-то засмеялся. Санька вскочил, прикладывая руку к груди и раскланиваясь. Сел, громыхнув партой, и преданно уставился на Маргошу.

— Да! — с силой сказала та, перекрикивая насмешливый шум, — вы, детки, путаете паршивое поведение с умом, думаете, если раздолбай, извините, то значит, в башке пусто. А на самом деле, головы у обоих отличные, вот только вряд ли оба сумеют их использовать. Так, Макарченко?

— А я чо, я ничего, — басом сказал толстый Макарченко, вытягивая в проход ноги в грязных ботинках, — я ваще может печальный демон дух изгнанья, я может ваще парю над грешною толпой.

— Землей, Макарченко, — развеселилась Маргоша, — а не толпой, эх ты, светлая неразвитая голова.

— Недоразвитая, — пропищал с задней парты Коля Бабенков.

— Сам ты недоразвитый, поймаю на перемене, — пообещал светлая голова Макарченко.

Ленка тихо порадовалась, что о ней забыли. И вообще, такое облегчение: когда решила, нафиг, никуда не поедет, успеется, то кажется, все хоть чуть-чуть встало на места. А то ночью просыпалась и лежала, глядя в потолок, считала дни и не понимала, куды бечь, за что хвататься, как Рыбка говорила. Да и никакой сейчас возможности. Денег нет.

Мама с отцом вернулись, с кучей баулов и чемоданов, и была встреча, поцелуи, как всегда, все немного скомканно. И мама такая вроде веселая, но встревоженная, а папа просто совершенно ошеломленный присутствием Жорика и уже видным Светкиным животиком под обтягивающими кофточками. А в первую же ночь Ленка вышла в туалет и услышала, как мама плачет в спальне, и отец покашливает, ничего ей не говоря. Ленка прокралась ближе, встала у двери, и снова выслушала, догадываясь там, где слова съедались темнотой, о том, что мама уже перечисляла ей, насчет долга и кредитов, и добавилось новое — про Светку и про место работы для философа Жорика. А потом мама пошла к двери, и Ленка, уже отскакивая, успела услышать горькие упреки насчет «этой твоей Ларисы, небось и за билеты, пока будет кататься по стране, тоже ты заплатишь»…

В коридор мама не вышла, щелкнул выключатель и Ленка, умывшись, вернулась к себе, легла и решила — ну их всех, она пойдет работать, утром будет уходить, потом пожрать и спать, вечером тоже куда, к Семачки или к Рыбке, если та не уедет. У нее будет зарплата, а еще отец напишет бабке, чтоб не ехала.

А еще, если мама сказала «билеты» и «кататься», то можно выяснить, долго ли Панч просидит на своем Дальнем востоке, вдруг он вернется, и тогда у Ленки будут свои деньги, она купит билет и поедет к нему. Пусть сам расскажет про каратисток и вообще. Вот тогда она и решит, что дальше делать со своей жизнью.

Оля ждала, стоя за углом, под большим старым миндальным деревом, полным бело-розовых зефирных цветов, переступала с ноги на ногу, солнце блестело на белых пластмассовых стукалках, а все плитки под ногами и вокруг засыпаны лепестками. И в волосах тоже запутались несколько, нежно-розовые среди белых прядей.

Ленка, подойдя, тронула пальцем, вытаскивая лепесток, дунула, и засмеялась.

— Красата. Люблю апрель.

— Куда? — деловито спросила Оля, и еще уточнила, — Семки?

Ленка ответила быстро, но Оля все равно пристально на нее посмотрела.

— Вы идите, а мне надо, мать просила.

— Угу…

По тону было ясно Ленке, подруга поняла, что секрет, и обиделась слегка. Но Ленка так сильно волновалась, что просто кивнула и ушла, даже не оглянулась посмотреть, сильно ли обиженное у Оли лицо. Ей надо было побежать на почту, позвонить в «Ласточку», а что она скажет про это Рыбке? И как потом объяснять. Можно, конечно, но Ленка и так волнуется, и еле заставила себя, а если еще разводить с Рыбкой всякие беседы, да видеть какое та сделает саркастическое или жалеющее лицо… да ну.

Но в телефонной будке Ленка все же растерялась, хотя очень решительно набрала номер и шепотом поспешно еще отрепетировала, что скажет.

— Але, — сказал в ухо гундосый детский голос, шмыгнул и еще раз потребовал, — ну, але?