Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

А потом в одиночество врезался тревожный мамин голос, она ее звала, и Ленка возвращалась. Иногда с ними ездила Рыбка, но тоже не особо любила совместных поездок. Куда прикольнее было завеяться без взрослых, пусть не очень далеко, но зато не думать над каждым словом и не вести себя чинно, как пятиклассницы-отличницы. Ленке тоже нравилось, с девочками. Но там уйти в одиночество было невозможно совсем. Ведь поехали вместе, полагала она, и чего ж убегать.

Завтрашняя маевка никакого отношения к одиночеству не имела. Хотя тоже была традиционной. Ленка была в седьмом, когда они ушла на Азов в первый раз. До них туда ходили старшеклассники, но как-то случайно и лениво, по несколько человек. А тут получилось так, что пошел почти весь класс, и из параллельных прибилось полтора десятка человек. И после целого дня на травке у весенней воды в школе было столько смеха и оживленных воспоминаний, что на девятое мая ушли на Азов больше полусотни человек, чем страшно потом гордился Санька Андросов, который все и затеял.

Через год народу было поменьше, завистники из девятого устроили свою маевочку, в тот же день, но отдельную, «за горой», и это тоже стало поводом для шуток и приколов — косые от выпитого сухого вина пацаны затеяли хождение в гости от одного гульбища к другому. И вообще было весело, кругом все орали и смеялись, пели песни, кто-то бежал купаться. И на другой день в школе Ленка удивилась, слушая рассказы и вспоминая сама — и ведь никто не утоп, и даже ничего хулиганского не произошло.

Наверное, как думала она потом, много позже, став совершенно взрослой, бывают в жизни и судьбе вещи, изначально правильные, что ли. Потому что несколько лет маевок, без взрослых, толпа школьников, не самых послушных, скорее наоборот, да еще школа в довольно криминальном городском районе. И — ни одного серьезного происшествия. Хотя никто не следил за дисциплиной, никаких даже самодеятельных лидеров не было там. Просто собирались, просто шли. Тащили с собой рюкзаки, полные бутылок сухаря, весь его выпивали. Изрядно хмельные возвращались домой в ранних сумерках. И никто не утоп, не было разбитых в драке кулаков, или чего похуже.

Так что к маевкам Ленка относилась хорошо.

Сейчас она шла мимо разукрашенной красными флагами трибуны у каменных колен монументального Ленина, машинально кричала ура, размахивая флажком на длинной палочке, и прикидывала, каких бутербродов и сколько на завтра сделать. Рядом шагала Олеся, блестели круглые сильные колени, обтянутые чулками, ветер трепал крупно завитые локоны.

— Да здравствуют советские школьники! Ура-а-а! — пророкотал мегафон.

— Ура-а-а, — заорали советские школьники, скалясь и маша флажками.

— Самые школьные школьники в мире! — добавил Санька, оглядываясь на шеренгу, и вдруг встал, а девочки, визжа, натыкались, сбивая шаг и хватая его за руки и бока.

— Андросов! — грозно закричала Элина Давыдовна.

— Ура-а-а, — завопила трибуна.

— Андросов! — попробовала она еще раз, замахиваясь на Саньку бумажной огромной гвоздикой, и послушно добавила — ура-а-а!

— Ой, я не могу, — Олеся локтем пихнула Саньку, — иди уже, чучело! Дай людям пройти.

На краю площади Ленка встала, отдавая флажок дежурному, который уже собрал охапку и поволок в сторону. И стала ждать Рыбку и Семки, разглядывая белые, красные, цветные пятна — рубашки, галстуки, флаги, связки шаров.

Оля выскочила из толпы, кивая кому-то, махнула рукой и быстро подошла, прижимая рукой синий подол широкой юбки.

— На дискарь сегодня едем? — спросила деловито, шаря глазами по шумной толпе.

— Хорошо бы, — согласилась Ленка, — у нас сегодня гости, стол то се, всякая бодяга. Так что как раз. Да где эта Семки уже? Нам еще сухарь купить, на завтра. А то пацаны наберут дряни несъедобной.

Она повернулась на Олино молчание.

— Ты ведь с нами завтра? — уточнила, глядя, как у той разгораются щеки.

Оля отвела глаза. Потом с виноватым вызовом посмотрела на подружку.

— Я не знаю. Сегодня вот вечером. На дискотеке. Ганя, может, будет. А что ты так смотришь?

— Да ничего, — рассердилась Ленка, — я хочу, конечно, чтоб ты. И Викуся. Мне с вами лучше. Там. Но если нет, ладно, куда деваться.

— Кстати про Викусю, — сказала Оля и, беря Ленкин рукав, потащила ее ближе к высоким кустам на газоне. Там валялись обертки от мороженого и сломанные цветы из гофрированной бумаги.

— Ну?

Тут оркестр слегка заглушала толстая стена старинной церкви, за углом которой девочки укрылись.

— Ты с Пашкой точно все?

Ленка фыркнула.

— Еще бы! Ты сама знаешь. А ты бы стала после такого? Ладно, короче — все, да.

Оля отряхнула чистую юбку, осмотрела свежий маникюр, поправила волосы. Наконец вздохнула и сказала:

— Семки к нему бегает. Я ее видела, два раза. Когда ходила к тете Люде, в соседний подъезд.

Ленка открыла рот и уставилась на Рыбкино пылающее лицо. А потом засмеялась.

— Да ну тебя. Бегает. Мало ли куда бегает наша Семачки. Она бы похвасталась, если что, это раз. Ну а второе, вряд ли Пашка на нее поведется.

— А если поведется?

Ленка послушно помолчала, обдумывая вопрос. И пожала плечами.

— Плевать. Мне на него плевать.

Возмутилась Олиному скептическому лицу. Та щурила глаза, переступая стукалками, прижимала к боку сумочку. Не верила.

— Оль. Я и сама удивляюсь. Обидно, конечно, что он оказался такой козел, но мне как-то по барабану. Надо Викочке, пусть бегает. Хреново только, что она такая партизанка. Вроде украла и прячется. Хотя мы тоже не все ей рассказываем, так что, имеет право.

— Ты наша справедливая, — умилилась Рыбка, — пойди, скадри Валеру Чекица, посмотришь, как Семки устроит детский визг на лужайке. А вот и она.

Ленка подумала, когда Семачки подошла, метнув на нее настороженный взгляд, Оля права, нехорошо, что Викуся шифруется. Хотя Ленка ведь не говорила Семачки, что у нее с Пашкой был секс. Да черт и черт, не пришлось даже рассказывать, что они с Пашкой встречаются, потому что все лопнуло, как пузырь. Не расцвел и отцвел, в утре пасмурных дней…

— И чего ты ржешь тихо сам себе? — Оля подхватила девочек под руки и потащила в сторону набережной, — пошли, нещастя вы мои, тетя Оля угостит вас мороженом. Так и быть, по семь копеек, плодовава-ягоднава каждой. Эх!

— Гуляй рванина! — поддержала ее Ленка, — и к избе подъезжают сваты!

А второго пошел дождь. Мелкий такой противный дождик. Ленка, взвешивая на руке увесистую сумку, топталась в прихожей, уныло препираясь с мамой.

— Какие маевки? — трагически восклицала Алла Дмитриевна, берясь руками за виски и морща лоб, — ты посмотри на погоду! Боже, как болит голова. Это давление.

— Это вчерашний мускат, — саркастично отметила Светища, выходя из ванной и запахивая неуклюжий фланелевый халат. Была она бледненькая, под темными глазами круги, и губы потрескались, будто на ветру целовалась.