Эмил Манов - Сын директора

Знакомимся. Я начинаю со сверхмини, а ребята встают перед Зоркой. Симпатичные парни и девчонки, все в рубашках с коротким рукавом, улыбающиеся, белозубые. Пожалуй, я один в этом идиотском парадном костюме. Зорка производит потрясающее впечатление — благодаря зеленым глазам и туалету. Один из парней, одетый пиратом, — в красной косынке на шее, распахнутой рубашке грубого полотна и в потертых джинсах, — грациозно целует ей руку и усаживает в свое кресло, а сам устраивается рядом на пуфе.

Я бросаю якорь возле Невяны и Кирилла. Таня сует мне в руку пустую рюмку и спрашивает, что мне налить, — водки, коньяку или джина, — и я говорю, водки, потому что остальные пьют коньяк и джин. Таня наливает мне и посматривает поверх бутылки:

— Как это ты решился придти?

— А разве я когда-нибудь боялся?

Она смеется. Ее карие глаза становятся золотыми. Ноги у нее изумительно переходят в бедра, а еще выше она уж и совсем прелестна. В горле у меня начинает першить, и спешу чокнуться с Кириллом и Невяной. Спрашиваю Кирилла, как экзамены.

— Сдал только два. Остальные оставил на осень.

— Что, очень трудные?

— Нет, но читать надо много. А я пока соберусь…

— Это все статья, — говорит Невяна с улыбкой. — Целый месяц сидел писал.

— Какая статья?

— О новом романе главного редактора. — Невяна отпивает коньяк и похлопывает Кирилла по колену. — Пай-мальчик… стихи выходят на днях, а статья появится осенью, в одном и том же номере неудобно. Правда, Кики?

Кирилл смотрит, как две сверхмини танцуют под мощный рев какого-то мужского джаз-трио и словно не слышит ее. Но она продолжает пристально смотреть на него лукавыми глазами. Он медленно краснеет, ставит рюмку:

— Слушай, я тебе сказал, что такие шуточки мне не нравятся. Ты сама настаивала, чтобы я написал об этой книге, Что тебе теперь надо?

— Ничего, — невинно говорит Невяна. — Радуюсь, что эксперимент удался.

— Ну и все — точка!

— Уфф! Петре, видишь, какой он страшный? Как будто это не он, а я написала статью.

Кирилл не выдерживает. Он вскакивает и приглашает танцевать девчонку в черной сверхмини, предоставляя белую сверхмини одному из парней. Таня танцует с молодым мужчиной с нимбом, Зорка с Пиратом. Танин партнер надел очки с бледно-зелеными стеклами, — наверное, бережет глаза, — все время смотрит ей в лицо, серьезен. Когда нужно делать поворот порознь, он все время ее опережает, словно спешит обернуться, чтобы не выпустить ее из поля зрения… Тот самый, что ли?

Танцую с Невяной. Она что-то рассказывает и о чем-то спрашивает, а я киваю и пытаюсь изобразить улыбку, хотя почти не улавливаю, о чем идет речь. Этот разговор об успехах Кирилла засел у меня в голове. И зачем Кирилл это сделал, черт его возьми, неужели какие-то стихи стоят этого? Наверное, он знает, что такие вещи не забываются, что бы ты потом ни делал. Я в свое время сделал нечто подобное, не совсем, конечно, никакой статьи я не писал и не напишу, но что-то в этом роде, что-то глупое и гадкое, и потом сбежал из школы, и вот, все не могу отделаться от этой истории. Уже четыре года она засела во мне, в груди, в горле, и когда я ее вспоминаю, меня начинает душить, и я становлюсь, как тряпка. А в сущности, дело было пустяковое, с каждым могло бы случиться…

— Эй, работяга, да ты совсем меня не слушаешь, — посмеивается Невяна. — Где ты?

— Здесь. Ты как?

Между нами — та самая встреча у нее дома и еще что-то, что сближает нас и делает церемонии излишними.

— Сама не знаю. Уже неделю работаю.

— Где?

— Корректором в газете, где раньше печаталась.

— Не трудно?

— Ничуть. Лучше править чужие глупости, чем писать свои. И дома деньги нужны… Это и есть твоя девушка?

Она кивает на Зорку и Пирата. Зорка пошла плясать, крутится. Пират топчется рядом на месте и делает волнообразные движения руками. В ту же секунду я вижу, как две сверхмини, которые снова уселись на зеленую тахту, шушукаются и пересмеиваются, глядя на Зорку. Я холодею.

— Красивая девчонка, — говорит Невяна, но так, будто хочет меня утешить. — Нет, правда красивая. И эти страшные зеленые глаза…

Разумеется, глаза у Зорки совсем не страшные, сейчас они дружелюбны и веселы, но я уже жалею, что привел ее. Жалею ради нее самой — она здесь красивее всех, и не ее вина, что она не может покупать туалеты в «Тексиме» и не умеет одеваться. И никакие утешения мне не нужны. Я злюсь, хочется брякнуть что-нибудь неудобь-сказуемое, но я усмехаюсь. Держись, младший сержант, и без фокусов!.. Никто тебе не виноват.

Зорка совсем разошлась, скачет, как сумасшедшая. Пират даже вопит от восторга, но я замечаю, как он подмигивает обеим сверхмини. Приближаюсь к нему вместе с Невяной:

— Давайте сменим дам!

Он кланяется и становится лицом к Невяне. Зорка едва ли заметила перемену, — она смотрит себе под ноги, которые движутся в такт бешеному чарльстону, волосы упали на лоб. Потом она откидывает голову назад, и красная лава обрушивается ей на плечи. Лицо ее порозовело, глаза блестят.

— Ох, и здорово! — кричит она. — Давно я не танцевала!

Мне хочется сказать ей, чтобы она была посдержаннее, но она так счастлива, что слова застревают у меня в горле.

Когда танец кончается, мы садимся рядом, тут же пристраивается и Пират. Таня обходит комнату с подносом, на котором стоит лимонад. И вовремя, — Зорка уже выпила большую рюмку коньяка и язык у нее мелет без остановки. Пират обращает свое внимание на меня: спрашивает, правда ли, что я Танин одноклассник и где учусь теперь. Отвечаю, что я действительно ее одноклассник, но не говорю, где учусь. Пират медленно растягивает губы в улыбку и с высоты льет лимонад в рот. Лицо у него черное, будто опаленное на медленном огне, он таращится и вертит глазами, словно вот-вот вытащит кинжал из-за пояса, и вообще не выходит из роли. Симпатяга! На Зорку он производит неотразимое впечатление.

— В каком театре собираетесь играть? — спрашивает она, очевидно, продолжая начатый ранее разговор.

— В Народном, конечно, — серьезно отвечает Пират. — Таких красивых и талантливых, как я, только туда и распределяют.

— Тогда мы с Пешо придем на вас смотреть, — Зорка и не подозревает, что он валяет дурака. — Правда, Пешо?

— Да.

Мы чокаемся с будущим актером Народного театра, а он сует палец за ремень и запевает:

Черная и белая мини-юбки подпевают, все остальные тоже подхватывают. Только мы с Зоркой молчим, — не знаем песни. Таня оставила поднос и двумя руками дирижирует посреди комнаты. Тот, в зеленых очках, — я вижу его в профиль, — стоит у окна и не спускает с нее глаз. Я тоже. Она страшно хороша собой. В свете желтой люстры ее смуглое лицо словно посыпано золотистым порошком, губы — темно-алые, красиво изогнутые в уголках, в глазах нежная дымка, тонкие ноздри пульсируют. И вся она пульсирует и светится… Глупости! Пульсирует моя фантазия, мое давнишнее преклонение перед ней. Если пригласить ее танцевать, колдовство рассеется.