Франтишек Ставинога - Солнечный день

Первый, кого увидел Мартин в дверях, был низкорослый штатский; сзади его освещал сильный свет карманного фонаря. Он что-то тихо сказал по-немецки.

— Так, все в порядке, — с удовлетворением молвил комиссар Биттнер и, подняв пистолет, шагнул вперед. Мартин раскинул руки, защищая постель друга.

— Он болен! — крикнул мальчик в отчаянном и безнадежном стремлении спасти друга тем, за что сам же его упрекал. Выкрик Мартина был адресован не очкастому немцу: за спиной гестаповца мальчик разглядел съежившуюся фигуру, в которой узнал сводного брата. В ту минуту брат показался ему ближе, чем этот чужой человек с холодно поблескивающими очками. Еще четверо немцев в скрипучем обмундировании приволокли Милку с Йожинеком на руках.

Мамаша Пагачова еще не встала. Она лежала, окаменев от недоброго предчувствия, и силилась понять, что происходит. Под утро она крепко заснула и сейчас с трудом приходила в себя. И очень-очень медленно все отчетливее становилась ужасная мысль, что ее Юлинек совершил непростительную, непоправимую подлость. Эта мысль помогла ей окончательно проснуться. Медленно, словно желая как можно дольше оттянуть неотвратимо надвигавшееся несчастье, она опустила ноги на пол.

Один из эсэсовцев моментально встал около нее.

Другой, верзила в черном плаще и запачканной известью каске, схватил Мартина за воротник ветхой рубахи и сильно дернул. Ткань лопнула, воротник остался в руке у эсэсовца. Но этого было довольно, чтобы отбросить Мартина за дверь; кто-то ударил его по затылку, и Мартин упал в сенях на глинобитный пол, попытался подняться, но тут его снова ударили.

Мартин Пагач дождался приключения, но был выведен из строя еще до того, как начал сражаться.

Ослепительный луч света и последовавшая за ним тьма, а также мгновенный защитный импульс заставили Гришу полностью очнуться. Молниеносным движением он сунул руку под подушку — но ничего не нашел. Он схватил перину и швырнул в сторону слепящего света. Кто-то выстрелил.

— Не стрелять! — глухо крикнул Биттнер, яростно сдергивая с себя брошенную в него перину. Очки свалились, хрустнуло под ногами стекло.

Несколько эсэсовцев набросились на Гришу.

Никто не слушал приказов начальника.

Дом сотрясли автоматные очереди; им ответил один, второй выстрел из пистолета — и все смолкло…

Старый Пагач, жалкий пьяница, инвалид первой мировой войны, всю жизнь безуспешно боровшийся с самим собой, закончил свою последнюю битву. Он выстрелил в первого же эсэсовца, появившегося в светлом прямоугольнике дверей хлева, и попал — скорее всего, случайно — тому в лицо. Накануне вечером, сам не зная для чего, старик снял Гришин пистолет с предохранителя.

Второй эсэсовец поостерегся войти в темный хлев, откуда стрелял противник. В тишине, последовавшей за выстрелами Пагача, он прошил хлев длинными очередями из автомата.

И теперь старый Пагач лежал на полу хлева с простреленным горлом, и глаза его навсегда померкли в мутных омутах вечных слез.

Светало.

Посовещавшись с Биттнером, штурмфюрер Курски отдал несколько резких приказов. Дом поджечь, перестрелять все живое, что будет спасаться от огня. Как обычно. Еще не все кончено, мы еще сильны и войну выиграем. Схваченный русский принадлежит гестапо.

Так погибли: Йожинек Пагач, неполных двух лет, сын Милки Пагачовой.

Милка Пагачова — его мать.

Барбора Пагачова, мать Милки и бабушка ее сына.

Мартин Пагач, муж Барборы Пагачовой, инвалид и пьяница, которого соседи презирали за лень и пьянство, отец Милки Пагачовой и дед ее сына.

Мартин Пагач очнулся от невыносимого жара. Смертельный страх заставил его вскочить на ноги. Мартин живым факелом вылетел из горящего дома, в диком беге перепрыгнув через тело своей матери. Он не слышал ни выстрелов, ни хохота эсэсовцев. Движимый слепым инстинктом самосохранения, ринулся в сугроб и начал судорожно кататься по снегу, силясь унять боль в обожженном теле; уже загасив последний язычок пламени, потерял сознание.

Когда соседи решились подойти к месту трагедии, они нашли в снегу обгоревшего и почти невменяемого от пережитого ужаса Мартина и отправили мальчика в жаловскую больницу.

В тот же вечер связные партизанского отряда, действовавшего в районе Лыковец — Черный Камень, доставили сообщение, что на выселках возле Грахова был сожжен дом Пагача; в операции принимали участие жаловское гестапо и отряд эсэсовцев в количестве около сорока человек.

Пагач никогда ничего общего с партизанами не имел. Свирепая расправа немцев могла показаться бессмысленной, если бы соседи не сказали, что, видимо, в доме Пагача скрывался советский партизан.

Командиру отряда, майору Красной Армии Тащенко, было над чем задуматься. Отыскав на карте приблизительное местонахождение упомянутого дома, он с помощью комиссара отряда Беднара точно установил, что в свое время они исключили этот дом из зоны действий из-за его невыгодного местоположения на открытом склоне.

Утверждение связных, что в доме скрывался советский партизан, показалось майору правдоподобным лишь после того, как он сопоставил это с недавним нападением на граховский жандармский участок. Вплоть до последнего времени к его отряду присоединялись разрозненные группы партизан, отступающих из Словакии, подразделения которых потеряли много людей от холода, голода и в стычках с немцами. Майору было известно, что при налете на граховский участок погиб неизвестный русский. Сведений о других членах этой группы не поступало. Партизан, который, по сообщениям, укрывался в доме Пагача, мог быть из этой группы.

Еще той же ночью хорошо вооруженная группа из двадцати партизан под командованием старшего лейтенанта чехословацкой армии Яромира Коларжа выступила к Жалову. В тридцатикилометровый путь они отправились на небольшом грузовичке, который недавно захватили.

Партизаны, одетые в немецкие каски и шинели, вскочили в обитый жестью кузов. Трое втиснулись в кабину водителя. У всех были запасены диски для автоматов и гранаты. Старички ефрейтора Вебера, патрулирующие окраины Грахова, приветствовали их, вскинув правую руку.

Неподалеку от жаловского городского училища, в котором обосновалась карательная команда СС, старший лейтенант Коларж приказал остановиться. Коларж и сержант Бердников вышли из машины и осторожно приблизились к зданию училища. На окрик часовых не ответили, а сойдясь с ними вплотную, закололи.

Лавиной хлынули партизаны в эсэсовское логово. Большинство эсэсовцев было застрелено на месте, остальные, пытавшиеся бежать через окна, нашли смерть под пулями партизан, засевших за оградой. Штурмфюрер Курски, извлеченный из домика сторожа, был связан и вместе с остальными схваченными эсэсовцами отведен к машине.