Мати Унт - Прощай, рыжий кот

— Что? — не понял Аарне.

— Пришлось идти просить, да?

— Я ничего не понимаю.

— Понимаешь… У тебя совсем нет характера.

— Ты не первый мне это говоришь.

— И ты еще не понял.

— Понял. Именно поэтому понял.

— Если бы у тебя был характер, ты бы не пошел унижаться.

— Что я должен был делать?

— Откуда я знаю!

— Тогда лучше и не говори, — рассердился Аарне.

Андо просто повернулся спиною, и, разглядывая его широкие плечи, Аарне убедился, что его друг действительно силен.

После уроков Карин, староста, организовала классное собрание. Всем хотелось домой, всем было скучно…

— Ну, подумайте, мы же выпускной класс, у нас почти все комсомольцы… Вам не кажется, что у нас что-то не так?

Карин была красивой девушкой, прямые каштановые волосы обрамляли ее круглые щеки, придавая большому рту упрямое детское выражение. Она сама знала, что красива, и не пыталась это скрывать.

— Ребята! Необходимо что-то предпринять!

Большинство догадывалось, в чем дело.

Харри сразу же закричал:

— Слишком поздно об этом говорить!

Карин не обратила на него внимания. Она откинула голову и попыталась перекричать поднявшийся шум:

— Пожалуйста, вносите предложения. Мы должны устроить что-нибудь интересное, слышите! Быстрее! Сколько вам об этом говорить!..

— Чепуха! — прервал ее Тийт со сверхделовым видом.

У Карин заискрились глаза. Она стукнула кулаком по столу.

— А ты чего лезешь? Ты-то уж мог бы помолчать. Скажи, что ты сделал хорошего для класса?

Тийт нахмурился и тихо проговорил:

— А ты что сделала? Говорить и я умею, не думай, что ты единственная…

Карин рассердилась. Вообще-то она не умела сердиться на ребят, а если сердилась, то ненадолго. Ребята это знали. Но сейчас староста была действительно обижена: видимо, на этот раз дело было слишком серьезным.

— Тийт, выйди за дверь!

Девчонки в заднем ряду приготовились захихикать.

— Не выйду, — процедил Тийт сквозь зубы и сделал театральный жест.

— Тогда помолчи, — бросила Карин и собралась продолжать.

— О, наша самая красивая девушка сегодня так сердита… — подмигнул Харри ребятам. Карин опустила глаза, чтобы скрыть улыбку. Она жалела, что не умеет быть солидной и холодной.

— Ну ладно, давайте быстрее! — закричала Ирма, лучшая в классе спортсменка. — Мне к четырем на тренировку.

— Для тебя личные интересы дороже интересов всего класса?

— Вот трепло, — прошептала Лийви, а затем закричала: — Откуда у тебя вдруг эти классные интересы вылезли? Приказ директора? Осталось четыре месяца — и вдруг появляются какие-то классные интересы?

Класс зашумел.

— Конечно, мы должны что-то сделать!

— А, бросьте!

— Теперь у вас горячка!

— Ты ничего не понимаешь…

— Понимаю!

— Нет!

— Да!

— Прекратите уже.

— Уходи, если не нравится!

Карин старалась всех перекричать:

— Ну послушайте же! Тише… Дайте мне сказать! Ведь вы сами понимаете, что нельзя так.

— Ясно, о чем и говорить! — воскликнул Харри.

— Ну да! Нет коллектива, и не надо! Но так же нельзя расходиться! Что вы за люди?

— А себя ты забыла?

— Ну, ладно! Что мы за люди? Какая школе память от нас? Как свора собак, честное слово!

Класс опять закричал. Анне подняла руку. Карин это заметила.

— Тише! Пусть скажет Анне!

— Я не собираюсь держать речь. Я только хочу сказать, что Карин права. Что у нас за класс такой? Честное слово! Иногда встретишь на улице своего одноклассника, смотришь и думаешь, как будто где-то его видела… и это все. Нельзя так.

Она села.

— А что же ты тогда воображаешь! — закричал кто-то. — Неизвестно, за кого ты себя принимаешь, кем себя считаешь… с такими, как мы, тебе и разговаривать не о чем.

— Что за «мы» и «вы»!

— Что ты предлагаешь? — спросила Урве.

— Что? Вы же не даете мне говорить…

— Ладно, слушайте!

— Мы все вместе должны провести какое-нибудь мероприятие. Как вы считаете? Совершенно серьезное. Я предлагаю устроить литературный суд.

— Суд? Над кем?

Карин задумалась.

— Что-нибудь современное и злободневное… Что было бы… Ну… Например, устроим суд над войной?

— Идет! — закричал Харри.

Тийт играл в скептика до конца.

— Детская игра… Что вы знаете о войне? И какое ваше дело?

— Замолчи! — закричала Карин. — Это дело каждого.

— Делайте, как хотите, — вздохнула Ирма.

— А ты в это время будешь прыгать в высоту, да?

— Ты, Анне, сиди себе за своим роялем.

Класс настроился воинственно.

Карин перешла к делу:

— Эда, а ты как считаешь?

Эда встала и равнодушно произнесла:

— Я никак не считаю.

— Что?

Аарне посмотрел на Эду и тоже удивился. Ее карие глаза были страшно пусты, и казалось, что в любое мгновение в них могут появиться слезы.

— Что ж, ладно…

Эда села и закрыла лицо руками. Она не плакала.

— Андо, а ты чего сидишь? — неожиданно спросила Карин. — Что ты думаешь?

Андо усмехнулся.

— Я ничего не думаю.

— Ничего? Ты в нашем классе учишься?

Андо не ответил, и Карин махнула рукой.

— Хорошо. Это дело мы проведем. Так, что… Ах, да. Сценарий напишет Аарне, найди себе помощника и…

— Я?

— Да, да, ты. Не кривляйся. Собрание окончено.

Все разбежались.

— На самом деле я ничего не знаю о войне.

Аарне сел в кресло. Свеча горела уже четвертый вечер. На потолке дрожали расплывчатые тени.

Индрек сидел напротив. На нем была зеленая рубашка, делавшая его загорелое лицо еще темнее. В комнате было тепло.

— У тебя здесь прямо как в мистерии, — улыбнулся Индрек. — Нечто очень романтичное… Совсем как…

— Т-с-с… Тетя на кухне. Романтика? Нет, пусть уж лучше мистерия. Почему ты не отвечаешь?

— Ты же ничего не спрашиваешь.

— Нет, я спросил. Например, могу ли я говорить о войне? У меня о войне нет никакого понятия.

— Ты об этом литературном суде?

— Да.

— Учти, что никто из нас не знает о ней больше, чем из книг… А их сколько хочешь… Барбюс, Бек, Ремарк — его даже назвать страшно, Хемингуэй, Симонов, Шолохов. Больше не помню сейчас…

— Но ведь личных впечатлений совсем нет! Я только слышал… — Аарне закинул ногу за ногу и опустил голову на спинку кресла. — В ту ночь, когда я родился, вокруг были пожары. Этого я, конечно, не помню, и это чисто для иллюстрации. Мой отец погиб на войне. Я не знаю о нем ничего. Мать об этом никогда не говорит. Только тетя Ида говорит, будто он был в эстонском легионе… Тетя Ида, кажется, любила его больше всех… Я знаю лишь то, что он мой отец, это главное.

Индрек махнул рукой.

— Ерунда!

— Конечно, ерунда… Для меня война всегда останется понятием абстрактным.

Друг покачал головой.

— Знаешь, твой разговор тоже ерунда. Мы ведь играли деревянными ружьями и танками…