Мати Унт - Прощай, рыжий кот

— Пожалуйста, покажите что-нибудь.

— Что?

— Просто покажите свои работы.

Аарне и Эста Лийгер были хорошими друзьями еще с той поры, когда Аарне ходил в начальную школу. Всеобщего признания Эста Лийгер не получила, но она была самым честным художником из всех, кого Аарне знал. В чем здесь кроется противоречие? Аарне часто задумывался над этим. Если человек не понимает другого человека, то он не поймет и его абсолютного отражения. Как же рождается понятное для всех искусство? Может, искусство станет понятным всем, если собирать правду, как пчела собирает цветочный сок? А честность Лийгер в том именно и состояла, что на ее полотнах отражалась она сама: ищущая, сомневающаяся, грустная одинокая женщина…

Она нерешительно ответила:

— Хорошо, я покажу…

Аарне очень хотелось, чтобы Майя вела себя тактично. Он хорошо знал Лийгер и ее излишнюю чувствительность.

— Я назвала это — «Музыка Баха», — сказала Лийгер об одной из картин.

Фигуры стремились вверх, дрожали, сверкали тонкими черными линиями. Бах. Культ, трепет, стремление. Взлет, громы в облаках.

— Я люблю Баха, — сказала Эста Лийгер. — Вы меня понимаете?

— Да, понимаю, — медленно проговорил Аарне. — Пожалуйста, верьте мне, хорошо?

Взглянув на Майю, он заметил, что девушка равнодушно листает какой-то журнал. «Конечно, о чем может сказать эта картина человеку, не любящему музыку?» — подумал он. Когда-то Майя равнодушно пожимала плечами и у картин Чюрлиониса. «А если я мелочен?» Он улыбнулся.

— Хорошо, — сказала Эста. — Я верю вам. Знаете, я художник, но иногда по ночам я боюсь. Я думаю. Я иногда не знаю, права ли я. У кого спросить? Я очень одинока, все наше поколение одиноко… Нам всем приходилось выбирать между разными мирами… Вам уже не надо… Но если бы вы высмеяли мою картину, вас уже не было бы в этой комнате. Я люблю искусство и люблю Баха. Виновата ли я в чем-нибудь?

У нее были грустные и усталые глаза.

В соседней квартире гремел джаз. А в темной комнате сидели трое и разговаривали почти шепотом. Певица пела:

— Да, — вздохнул Аарне. — Вы верите в нас?

— Нет. Вы симпатичны, но… Боже мой, ведь дети всегда были. Почему же теперь дети стремятся стать общественной силой?

— Нет, это не так! — Аарне ударил рукой по столу. — Мне нравится Осборн, да, нравится! Я хотел бы протестовать так же, как он!

— И я бы протестовала, — улыбнулась Лийгер. — Но против чего? Протест проходит вместе с молодостью…

Аарне разгорячился.

— Вы спрашиваете, против чего! Вы думаете, что против жизни или государственного строя? Ерунда! Нет! Я протестовал бы против сонливости. Я стучал и кричал бы, как Джимми Портер: «Эй! Давайте представим на мгновенье, что мы люди!» Я сказал бы: «Давайте бороться с кретинами!» Но… я заметил, что с тех пор, как это слово вошло в моду, больше всего его употребляют сами кретины!

— Может быть… — задумчиво произнесла Эста Лийгер. — О чем вы только не думаете… Мы были гораздо старше, и то не ломали голову над такими проблемами.

— Нам слишком легко все достается, — ответил неожиданно Аарне.

Лийгер встала и зажгла свет.

— Ой, Майечка, вам, конечно, скучно… Мы болтали глупости и, кажется, разошлись…

— Мне не было скучно…

— Который час? — спросил Аарне.

— Посидите еще. Только половина десятого.

— Нет, мы должны идти.

Остановившись у дверей, Аарне сказал:

— Мне нравится спорить с вами.

— Мне тоже, — ответила Эста Лийгер. — Заходите же ко мне, а то я вдруг состарюсь.

— Ты скучала?

— Нет, правда, нет. Только…

— Что — только?

Аарне взял Майю под руку.

— Аарне, я не подхожу… я… ты понимаешь?

— Нет.

Аарне остановился. Остановилась и Майя, внимательно глядя на него.

— Да, мы слишком разные…

Девушка опустила голову к Аарне на плечо. Он почувствовал на щеке ее волосы и услышал, как Майя повторила:

— Мы слишком разные, Аарне…

«Странно, как это верно», — подумал он, но заставил себя сказать:

— Перестань! С чего это ты решила?

— Знаешь, я слушала вас и завидовала. У вас есть мысли…

— А у тебя что, нет?

Майя ничего не ответила. Аарне чуть было не сказал что-то обидное… Но Майя не смеет завидовать… Нет, не смеет!

Он говорил ей об этом долго. Девушка слушала и, казалось, была со всем согласна. Но тут же она сказала:

— Поверь, Эда гораздо лучше меня…

Аарне вздрогнул. Лишь через минуту он прошептал:

— Эда… Почему? Почему ты вспомнила о ней?

— Просто так… Я знаю.

— Что?

Майя опустила голову и упрямо замолчала.

— Ты думаешь, что я люблю ее?

— Но ты мог бы любить, да? Она умная!

Аарне рассердился.

— Ты дура.

— Ты прав, — сказала Майя.

— Перестань! Хочешь доказать, что ты в самом деле… да?

— Что же мне остается?

Аарне остановился. «Мы говорим, не понимая друг друга, — подумал он. — Что же все-таки случилось?»

— Майя!

Он схватил ее и сильно встряхнул. Может, он хотел разбудить ее?

— Майя, тебя интересует искусство? Честно?

Девушка кивнула сквозь слезы.

— А если тебе придется выбирать между мною и искусством, что ты выберешь?

— Тебя, — ответила Майя…

Подъехал автобус, остановился, раскрылись двери. Аарне вошел. Все смотрели на него безразлично. Двери захлопнулись, и автобус поехал.

«Я, наверное, не люблю ее больше, — подумал Аарне. — Иначе я не был бы таким беспристрастным».

Это были непривычные и грустные мысли. Мимо скользили огни, автобус спокойно покачивался, и весело болтали о чем-то две девушки, сидевшие перед Аарне.

Двадцать пятого апреля был классный вечер. Корнель не возражал против этого — отчего бы выпускникам в предпоследний раз не посидеть вместе за столом, не потанцевать?

Сидеть за столом и пить… морс? Кое-кто из ребят, в том числе и Тийт, решили иначе. Об этом говорил крепкий запах коньяка. Определенно, Тийт собирался что-то предпринять, а то к чему же этот коньяк? Но что?

Вначале было тихо, лишь стучали ножи и вилки. Разрядка произошла тогда, когда Харри нечаянно задел локтем стакан с морсом и тот, зазвенев, слетел на пол. От этого даже настроение поднялось; кто-то запел, Тыну включил магнитофон. Танцевали, шутили, смеялись.

Аарне не мог вспомнить, как он очутился около Эды и пригласил ее танцевать. Эда встала, и в тот же момент Тийт с треском бросил на тарелку нож. Играли старый сентиментальный вальс — медленный, грустный, тоскливый. Такой вальс может вывернуть человека наизнанку. Танцуя, Аарне заметил, что Тийт пристально смотрит на них. Волосы у Тийта были растрепанны, а глаза блестели от злости.

Аарне танцевал с Эдой впервые. Эда танцевала хорошо, только вначале ее шаги были непривычны. Вскоре они станцевались. Аарне понимал, что ведет глупую и опасную игру. Он пытался побороть себя, но напрасно, ведь рядом была Эда.