Мати Унт - О возможности жизни в космосе

— Мне не нужно никакого национального чувства, — произнес Аарне, стоя у окна.

Линда испуганно взглянула на тетю, но та не рассердилась, только тихо сказала:

— Аарне, если бы это слышал твой отец…

— Ну и что?

— Аарне, твой отец погиб за свободу Эстонии…

— Мой отец служил в немецкой армии, но туда его забрали насильно.

— Твой отец, Аарне, был убит в Чека. Ты ничего не знаешь. Твой отец отдал жизнь за свободу Эстонии, слышишь! А ты…

— Тогда был Сталин, — крикнул Аарне.

— Ты сущий ребенок. И меня допрашивали. А в чем была моя вина? Этого никто у меня не спросил, понимаешь? Я осталась верна Эстонии, это и была моя вина, Аарне… Ты не пережил того, что пережил твой отец, ты не поймешь…

Аарне почувствовал, что задыхается. Это ужасно! Он знал только то, что его отец умер, больше ничего. Смерть отца — это прежде всего смерть отца. Наверное, было надо, чтобы он умер… Но кому? Я хочу жить. И жить правильно… Так думал Аарне, стараясь взять себя в руки.

Резким рывком он распахнул окно. Ветер ворвался в комнату, заколыхались занавески, на потолке ожил пожелтевший клочок обоев. Он повернулся к Линде:

— Почему ты не была в колхозе?

— Линда помогала дома убирать картошку, Линда любит свой дом, — ответила за Линду тетя Ида. — Но почему ты не ответил на мой вопрос? Как у тебя может не быть национального чувства, если твой отец погиб за народ? Разве у тебя нет ничего святого?

— Замолчи! — вдруг грубо оборвал ее Аарне. — Хватит об этом, слышишь?

Тетя Ида от неожиданности оцепенела. Затем ее губы задрожали. Ужасно, когда плачет старая женщина. Размазывая руками слезы, она повторяла:

— Как ты со мной разговариваешь! Как ты со мной… разговариваешь…

Аарне уже и сам раскаивался в том, что обидел старого человека. Если бы тетя Ида хоть что-нибудь еще сказала или подняла бы глаза… Аарне попросил бы прощения… Но тетя все плакала, опустив голову, и Аарне потихоньку вышел.

Тетя услышала, как скрипнула дверь, и подняла голову. Она вытерла слезы, водворила на нос очки и снова принялась за вязанье. Она думала о том, что молодежь крайне деградирует. И ей было очень жаль, что Аарне, которому она хотела бы стать матерью, попал под влияние каких-то темных сил. Ей хотелось бороться, но она еще не видела конкретного противника. Она не могла примириться с поражением, она верила, что судьба подбросила ей кусок глины, из которого ей нужно что-то вылепить.

Аарне пошел в школу на комсомольское собрание.

НА СОБРАНИИ КТО-ТО РАССКАЗЫВАЛ о бригадах коммунистического труда. У выступавшего был тихий хриплый голос, его было трудно слушать. Он говорил о том, как они отдыхают:

— Часы досуга мы проводим тихо и культурно, вместе читаем газеты и играем в шашки.

Иво наклонился к Аарне и прошептал ему на ухо:

— Послушай, спроси-ка у него, неужели они сами не умеют читать?

— Помолчи! — прошептал Аарне. Но Иво был прав. Можно сойти с ума, если дни, недели, месяцы все будет тихо, спокойно и культурно, если нет никаких волнений и газеты читаются вслух. Разве таким будет коммунизм? Аарне повернулся к Индреку:

— Скажи, при коммунизме мы будем жить тихо и культурно?

Индрек не расслышал вопроса и переспросил:

— Что-что?

— Ну, просто. Этот человек говорит о будущем. Он — его представитель. Я скажу тебе честно, мне нравится коммунизм! А речь этого представителя будущего смешит меня… Скажи, я просто близорук?

— Ты имеешь право смеяться, ты родился в сорок третьем году.

— Что?

— Мы — этап, понимаешь? Мы стоим на грани двух миров. — Индрек многозначительно поднял палец. — Поэтому мы многого не понимаем. Наши потомки уже не будут смеяться. Вместе с нами умрет последнее сомнение.

— Ты веришь, что все будет так просто?

— Да. А нам простит история, — улыбнулся Индрек.

Но Аарне не мог согласиться с этим:

— Какой же смысл мне тогда жить? Что я, нищий у истории или какой-нибудь полуфабрикат? Послушай, а может, я неполноценный человеческий экземпляр?

— Не спрашивай, я не знаю… А этого человека я понимаю. Он и сам не знает, чего хочет. Для него главное — чтобы жизнь была спокойной.

— Понимаю, — кивнул Аарне. — Болота осушены, моря залиты маслом, чтобы не волновались, вдоль улиц — светлые белые дома. Никто не ревнует, никто не плачет, у всех на лицах ясные улыбки, кругом плавно ступают совершенные тела в античных одеяниях. Так?

Индрек посерьезнел.

— Не преувеличивай. Это вульгаризация. Из чего ты делаешь такие выводы? Из слов этого человека?

— Нет, ты почитай наши фантастические романы.

— Чем же они тебе не нравятся? — спросил Индрек.

— Светлая жизнь!

— Я тебя не понимаю. Тебе она не нравится?

Аарне не собирался сдаваться.

— Но ведь должны же остаться какие-то заботы!

— И останутся! Ведь они есть и у людей в фантастических романах.

— Может быть. В основном, это какие-то таинственные заботы о ракетах или о чем-то подобном. Скажи, что ты думаешь. Человек останется человеком. Я не верю, что он изменится. Почему они об этом не пишут?

— Нет смысла писать такой роман, — усмехнулся Индрек.

— Почему?

— Это никому не нужно. — Он толкнул локтем друга и прошептал: — Кончай. Директор уже четверть часа смотрит в нашу сторону.

— Где он?

— Там, сзади.

Аарне оглядел зал, ища директора. И увидел глаза незнакомой девушки.

В ШКОЛЬНОМ ЗАЛЕ было двадцать окон. Вдали виднелись поля. Все вокруг застыло, устав от своей неподвижности. А со стены смотрит на тебя некрасивое, но умное лицо скрипача.

Увидеть глаза в восемнадцать лет гораздо важнее, чем в тридцать лет. Со временем глаза превращаются в зеркало души или в нормальный орган чувств. А в восемнадцать лет… Как жаль, что все возможные слова давно уже исчерпаны!

Итак, вечером двадцать пятого октября Аарне Вээнпере увидел глаза незнакомой девушки.

Это событие подействовало на юношу необычно, заставив его снова и снова оглядываться назад. Внешне он казался храбрым, но в душе была робость.

Андо как-то спросил:

— Скажи, как встречаются на свете два человека, которым суждено встретиться? Почему их пути не расходятся?

Вероятно, он имел в виду себя и Ингу. Андо твердо верил в роковую любовь, начинающуюся независимо от людей, созданных друг для друга.

Аарне тогда сказал:

— Любовь с первого взгляда? Возможно, это излучение биотоков? Гипотеза, опирающаяся на научные основы…

И так как Андо ничего не ответил на это, Аарне рассказал ему историю о том, как подвыпивший мужчина сказал в автобусе девушке:

— Поостерегись, дорогуша, вот я как пущу в ход свои чары…

Андо рассердился; он плохо понимал шутки. Его обидело уже то, что его красивую теорию назвали дешевым выражением «любовь с первого взгляда».