Сара Бергман - Саалама, руси

Кровь, жара, зловоние. Москиты, зараза, стрельба. Африканцы, нескончаемой толпой тянущиеся к госпиталю. И черные ублюдки с автоматами.

Ливанская приняла того старика одна. Он был едва живой, шел, опираясь на плечи сына. Точного диагноза она не поставила, но, судя по тому, что живот был напряжен и тверд как доска, случай хирургический.

Но она даже сделать ничего не успела, только раскрыла брюшную полость, а у старика остановилось сердце, и он перестал дышать. Ливанская попыталась завести его вручную, и, кажется, один раз ей это удалось. И тут отключился аппарат ИВЛ. Девушка даже не сразу поняла, что происходит — Ясмина среагировала первой и кинулась крепить к интубационной трубке[1] мешок Амбу[2]. Это заняло всего несколько секунд, но к тому времени у сомалийца катастрофически упало давление. Проблемы нарастали, как снежный ком. Ясмина не могла отпустить мешок, Ливанская не могла прекратить реанимацию, и помочь было некому.

Полчаса тщетных усилий — и смерть.

Девушка тяжело переступила порог, окунувшись в полумрак. На ватных ногах прошла по коридору и захлопнула за собой дверь комнаты.

И теперь, уже лежа на кровати, пыталась отогнать от себя мысли, что она сделала неправильно. И не перебирать в который раз события предыдущего часа. Тело было липким от пота и крови. Там, впопыхах, она уже не смотрела, что пачкается в ней по локоть. А теперь дышать было невозможно от металлического запаха.

Ливанская закрыла глаза, проваливаясь в муторный неспокойный сон. Было нестерпимо жарко

Тело покрывалось липкой испариной, духота стояла невыносимая.

— Тебя ничто не смущает? — она перевернулась на живот, с усмешкой глядя на парня. Постель заливал солнечный свет, он бил прямо в глаза, заставляя щуриться.

— Нет. А должно? — он, не задумываясь, пожал плечами.

— Вообще-то, да, — девушка рассмеялась и добавила: — Мне двадцать пять.

— Наоборот, прикольно, — самоуверенный, даже немного нагловатый, он заразительно смеялся.

Девушка с улыбкой покачала головой. И у него были на удивление голубые глаза, очень-очень яркие.

Ливанская поднялась на локтях и потянулась вперед, уже хотела прикоснуться, как парень вдруг резко отвернулся:

— В окно дует. Чувствуешь?

Прохладный ветер пробежал по комнате, и спина покрылась мурашками.

Ливанская вздрогнула и проснулась. День кончился — за окном стояла неожиданная сомалийская ночь. Здесь всегда было так: днем адская жара, превращающая комнату в душегубку, но, едва наступает время заката, и через каких-то пятнадцать минут зной сменяется промозглым холодом и кромешной темнотой.

В окно дул неприятный колючий ветер, мгновенно выстудивший комнату.

Она с силой перевела дух, избавляясь от сна. Странно, что ей приснился этот парень — за месяц ни разу не вспоминала. Хотя, на самом деле, ничего удивительного — последняя веселая беззаботная неделя. Ей хотелось отпраздновать отъезд на кураже, так, чтобы звон стоял. И она развлекалась, не задумываясь о завтрашнем дне.

Ливанская поднялась с койки, ощущая, как все тело болит и ноет от напряжения.

— Чего не спишь?

Она вздрогнула и повернулась к стоящему в дверях Муки.

— Не могу.

Мужчина, не спрашивая разрешения, зашел и закрыл за собой дверь:

— Говорят, у тебя сегодня старик на столе умер.

— Угу, — девушка делано-равнодушно пожала плечами и теплой вонючей водой ополоснула возле таза руки.

— Давай я у тебя посижу. Первый раз всегда не по себе.

Она завинтила колпачок и коротко бросила:

— Мне не нужна нянька.

Муки только улыбнулся. Спорить не стал, но и не ушел, присев на шаткий стул у стены.

— Слушай, можешь мне новую форму достать? — девушка вынула самую последнюю, оставленную на черный день пачку сигарет и улеглась обратно на кровать — самое время.

Давно нужно было попросить форму — ту одежду, которую она привезла с собой, пришлось просто выкинуть. Тут либо хиджаб, либо военная куртка.

— Мужскую могу.

— Да мне все равно, давай мужскую, — девушка неловко перевернулась на бок и почувствовала, как ногу прострелило резкой болью — она упала пару дней назад на бегу. Тогда не обратила внимания, теперь ощутимо хромала. Впрочем, тело болело все, не только колено. — Черт, я разваливаюсь на части. — Чувствовалось, что от нее уже остро пахнет потом и все еще кровью. — Когда вода-то будет?

— Ждем.

— Шикарно. Просто слов нет, — девушка раздраженно выдохнула и жестом предложила мужчине сигареты, но он отрицательно покачал головой. Задумчиво на нее посмотрел и спросил:

— У тебя парень есть?

Ливанская медленно, с наслаждением выдохнула дым:

— Замуж предлагаешь?

Муки хлопнул себя руками по коленям и расхохотался:

— Нет, у меня жена есть, мне больше не надо. Просто интересно. Ждет ли тебя кто-то.

Ливанская хмыкнула. Понятно было к чему он — хочет ее отвлечь, видимо, чувствует, как мерзко и тяжко у нее на душе.

— Да, есть, — она весело улыбнулась. — Шестнадцать лет — в школе учится. Ко мне на каникулы приедет.

Почему она так пошутила? Наверное, потому что скучала: по Москве, по цивилизации, по беззаботной жизни, когда самой большой твоей ошибкой остается глупая интрижка с подростком-школьником.

Муки пару секунд сверлил ее недоуменным взглядом, а потом громко расхохотался:

— А что, мне нравится! Шестнадцать лет — отличный возраст! Член уже есть, а мозгов еще нет.

Девушка рассмеялась. От одного вида его задорной белозубой улыбки хотелось смеяться. Смеяться-смеяться-смеяться.

Она хохотала до слез, пока не стало легче, пока не отпустил образ старика с раскрытой брюшиной и ощущение хрупких выступающих ребер под пальцами.

Наконец, Муки внимательно посмотрел на девушку, удостоверившись, что ей полегчало, и замолчал. Ливанская тоже. Она тяжело выдохнула:

— Муки, а где их хоронят?

— Этого в город увезут. Он не местный.

— А вообще?

— А вообще, там, на кладбище, — он неопределенно мотнул головой в сторону. — Камни видела?

Девушка кивнула. Недалеко от деревни — всего с полкилометра пройти — прямо посреди пустыни стояли обсеченные камни. Она видела их, но не думала, что это кладбище. На них не было ни имен, ни дат. Ничего. Просто голые булыжники.

— А как они узнают своих?

— Кого?

— Ну, не знаю, своих: родных, друзей. Должны же они иногда туда приходить.

— Просто знают. — Муки решился-таки взять сигарету и теперь задумчиво крутил ее в пальцах. — Ты туда лучше не ходи.

Ливанская села на кровати:

— Почему?

— Тебе не понравится, — мужчина горько усмехнулся. — Дикий народ. Такая нищета, будто бьешься головой о бетонную стену и ничего не можешь изменить, — он замолчал на секунду, глядя в доски пола, а потом решительно тряхнул головой и пояснил: — Тут земля тяжелая. Закапывают неглубоко. Вонь стоит такая, что мертвецы просыпаются.