Сара Бергман - Саалама, руси

— Спасибо тебе, — Шахназарова вдруг крепко сжала руку хирурга горячими шершавыми ладонями и посмотрела в лицо густо подведенными черным глазами. — Это тебе Аллах помог, и я здоровая. Он тебе еще поможет, и у тебя все хорошо будет. Ты верь только. Я молиться буду, — она на мгновение сильнее сжала холодную руку женщины, отпустила и махнула рукой дочери.

Каталка уже скрипела в конце коридора, у лифтов, а Ливанская все продолжала стоять, прислонившись спиной к белой двери палаты.

41

14 ноября 2015 года. Суббота. Москва. Первый МГМУ им. И.М.Сеченова. 19:20.

В вечерние часы Сеченовка все еще бурлила и кипела молодежью, и Гадетский с трудом лавировал между толпами гомонящих подростков.

Зато в деканате уже почти никого не было. Он постучал и заглянул в преподавательскую:

— К тебе можно?

Гистолог сидел за большим, расшатанным уже столом, обложившись горами папок. Он любил задержаться после лекций, поработать в тишине, иногда даже принести сюда документы по диспансеру. А привычки крестного Андрей знал хорошо.

— Прощаться, что ли, пришел? — сварливо бросил седой мужчина, не поднимая головы.

Гадетский закрыл за собой дверь. Сразу стало тихо, и, сев напротив, рассмеялся:

— Отец Михаил не удержался?

— Рита упомянула, — Талищев раздраженно буркнул, не отрываясь от проверки курсовых.

— Надо же, — парень усмехнулся и устало прислонился к стене: — Пап, чаю не сделаешь? Ноги не держат.

Он только на секунду прикрыл глаза, а его уже повело в вязкую тягомотину сна. Хотя сквозь апатию парень слышал, как привычно Талищев булькает водой из пятилитровой бутыли, бренчит стаканами…

Когда он с трудом разлепил веки, чай в ведерной чашке уже остывал на столе. Юрий Альбертович скрипел ручкой, одну за одной ставя подписи в бесконечных ведомостях.

— Чего измотанный-то какой? — крестный мирно и сочувственно поднял на него взгляд: — Или не спрашивать?

— Ну, почему, — Андрей улыбнулся и сделал глоток — чай был уже едва теплый и, как всегда, удушливо пах травами. — Работы много, две смены, куча ночных — наверстывать надо. Я, собственно, поэтому и не приходил.

На не прозвучавший вопрос он не ответил, но ответил. Талищев смотрел на крестника. Тот молча пил, думая о чем-то своем, и хмурился в ответ этим мыслям. Юрий Альбертович почему-то почувствовал, что сейчас он уже не стал бы врать, сказал бы как есть. Да и допрашивать взрослого мужика, как пацана, теперь было не с руки.

— От меня никто не приходил? — парень спросил, глядя в чашку.

Талищев недоуменно пожал плечами:

— Нет.

Но Гадетский не стал объяснять — спокойно, понимающе и уже как-то равнодушно хмыкнул:

— Я так и думал, — он замолчал на пару минут, а потом будто сам себе кивнул головой: — Ты был прав.

Талищев хмуро глядел в свои записи, перекладывал их туда-сюда, потом возвращал на место.

— Прав, — и тяжело вздохнул: — Только вот не думай, что я этому больно рад. Поймешь потом, — он покачал головой, — когда свои дети будут.

Гадетский засиделся у крестного допоздна, так надолго, что пришлось искать старика-вахтера, успевшего запереть двери института на ночь.

01 мая 2016 года. Воскресенье. Москва. 18:40

Дина Борисовна жила в старой необлагороженной «хрущевке», одной из тех, что готовились под снос. Ливанская позвонила, переступая с ноги на ногу в ожидании, когда та откроет старую обшарпанную дверь.

Вениаминова хорошо выглядела. Обрадовалась гостье, улыбнулась, провела ее внутрь. Но в ее доме молодой женщине было странно неуютно, будто в воздухе висела эта прошедшая жизнь и нагрянувшая одинокая старость. Уже бывшей заведующей через полгода предстояла большая полостная операция, а с таким сердцем не оперируют — пенсия.

Ливанская неторопливо пила чай, стараясь не смотреть по сторонам. Все стены были завешаны фотографиями: больница-больница-больница, похожие коридоры, похожие лица, неразличимые люди в одинаковых белых халатах. А на черно-белых студенческих снимках уже невозможно было узнать юную Диночку. Заведующая, хирург, преподаватель, врач. Все по правилам, все по графику, распорядку, закономерностям. Казалось, Вениаминова за всю жизнь не совершила ни одного необдуманного поступка.

— Почему вы меня взяли? — Ливанская недоуменно вскинула глаза на бывшую начальницу.

Но та не удивилась вопросу, задумчиво повела плечами:

— Сама не знаю. Вы мне показались… — она улыбнулась, — нет, не показались. Вы не такая, как все. Вы молодая, а столько в жизни видели. Я сама, — она с тоской посмотрела на фотографии за спиной молодой женщины, — проработала сорок лет. Пациенты приходят и уходят. Мы их оперируем и выписываем. Все одни и те же больничные стены, — она вздохнула: — Я же ничего не видела. А вы столько пережили. Столько сил, такое самопожертвование.

Ливанская хрипло рассмеялась:

— Да какое самопожертвование, что вы. Просто у нас все по-другому. — В Сомали действительно все было иначе: как-то острее, живее. Сам уклад жизни, отношения с людьми. Даже воздух. — Те, кто едет туда с восторженным взглядом, долго не протягивают. Надо быть безразличным и слегка сумасшедшим.

Она продолжала говорить, не замечая, как у самой стекленеют глаза, и каким задумчивым, тоскливым и одновременно восхищенным взглядом смотрит на нее Вениаминова.

03 мая 2016 года. Вторник. Москва. Восемнадцатая городская больница. 14:20

Бикметов дождался, когда в ординаторской никого не будет, и сел напротив своего интерна, протянув ей сложенный пополам листок бумаги, вырванный из записной книжки. Хирург встретился с девушкой глазами и пояснил:

— Малика, у меня однокурсница бывшая в больнице работает, через два месяца она уходит в декрет. Сходите, побеседуйте с заведующей, я назначил время. Она вас возьмет.

Шла последняя неделя, интернам оставался только экзамен. Весь этот год куратор почти каждый день брал ее в операционную — помогать, ассистировать. Но тактично ни разу больше не предложил что-то сделать самой. Может, ждал. Если бы она проявила инициативу и попросила сама, он бы ее допустил. Но Малика молчала.

Девушка растерянно посмотрела на листок, не зная, что сказать. Хирург ободряюще кивнул:

— Это шестнадцатая поликлиника, место районного хирурга на приеме. В основном, медосмотры. Вам должно подойти. Вы прекрасный внимательный диагност. Только, — он, будто извиняясь, пожал плечами, — больница в Жуковском.

Может быть, он ожидал, что девушка откажется. Что переезжать в пригород будет для нее слишком хлопотно. А, может, и надеялся, что попросит дать еще один шанс. Но Малика опустила глаза в стол и согласно кинула:

— Спасибо, Ринат Витальевич.