Лариса Бортникова - Бабодурское (сборник)

А на утро румяная Фатма хихикала в кулачок и пихала Алиску в бок игриво и очень весело. А Алиска радовалась. И еще больше радовалась, когда в воскресенье Байрам взял их обеих на базар и купил каждой по кофточке, а потом подумал и решил «гулять так гулять», и еще купил по кофточке. На самом выходе с рынка стояла тетка и торговала кроликами… И Байрам поглядел на своих жен, которые замерли возле корзины с серыми ушастиками-пушистиками, — и еще и по кролику каждой… Они возвращались в дом: впереди Байрам со свертками, чуть позади Алиска с серым кроликом, уткнувшимся в четвертый размер, рядом маленькая Фатма, прижимая белого кроля к черному шелку длинного чаршафа… И пара сопливых пацанов, важно топающих позади процессии с симитами (это баранки такие) в чумазых ладошках… Солнце, луна, звездочка и пара непоседливых спутников… Чем не парад планет?

— Ну, вы даете! — восхитилась я и прислушалась. «Просим пройти в салон…» — заорал «матюгальник». — Побежала… Удачи.

— Купила Фатошке подарков разных. Мама ей тоже носки связала. Носки и пинетки. Она ж беременная у нас.

«Странные. Странные люди, судьбы. Непонятные. Удивительные, — думала я, наблюдая в иллюминатор, как Москва делает „zoom out“, а облака „zoom in“. — И жизнь тоже такая удивительная. Чем дальше, тем чудесатее».

«НЕЛЕПО. СМЕШНО. БЕЗРАССУДНО. БЕЗУМНО. ВОЛШЕБНО», — жужжал мотор.

В сказке про Золушку, пожалуй, лишь папенька Золушки — лесничий — вызвал во мне что-то вроде симпатии. Остальные, включая главную героиню, никак не трогали юное девичье сердце.

Ассоциировать мне там себя было не с кем. Золушка казалась слишком инертной, фея слишком старой, мачеха слишком скандальной, а сестрицы… сестрицы и вовсе были глупы и чужды мне социально.

При этом моя «Золушка» (я имею в виду саму историю) оказалась сформирована непонятно как. Что-то в ней было от фильма, что-то от адаптированной сказки, что-то от Перро, что-то от Братьев Гримм, что-то даже от нашей Хаврошечки… плюс бабушка рассказывала уже какую-то очень свою версию, где было куда больше хтони, чем в оригинале.

И в этой моей «Золушке» имелся один эпизод, который меня беспокоил. Помните, когда туфлю примеряют Золушкины сестрицы? И как она еще бедолагам не налазит никак? И тогда одна (по хтонической версии) отрубает себе пальцы, а другая пятку. Лишь бы влезть в туфельку. Лишь бы доказать… Лишь бы взяли.

И дальше они там все танцуют в этой туфельке на этих своих свежих кровавых обрубках. И держат лицо столько, сколько это вообще возможно.

Но не удерживают. Не выносят боли.

Вот этот момент меня страшно интересовал. Не Золушка, не принц, не корона, не трон и даже не свадьба. А то, насколько вообще возможно удержать лицо в такой ситуации.

Возможно ли?

Неужели правда нельзя?

Как бы проверить?

У крестной моей (царствие небесное) имелась глиняная пепельница в виде башмачка. Коричневый такой глянцевый башмачок. Думаю, сантиметров семь в длину. Ну, может, десять.

Башмачок стоял на подоконнике в большой комнате. Возле балкона. Когда никто из взрослых не видел, я брала этот башмачок, натягивала его на пальцы правой ноги — насколько это было можно в пять лет — и принималась ходить туда-сюда, стараясь не хромать и тщательно прислушиваясь к боли.

Нет. Удовольствия от боли я не испытывала. Но удовольствие от того, что я могу не просто ходить, но ходить ровно, улыбаться и даже немножко танцевать (ну они же там танцевали, эти сестры) — вот оно было очень круто.

Я бы смогла! Я бы победила! Я бы ВЫШЛА замуж за принца. Я бы обманула его, и придворных, и короля и натянула бы эту золушку по полной… Потому что я вот такая сильная духом девочка. Девочка-кибальчиш.

Я довольно долго играла в эту игру, кстати. Потом надоело.

Но многие мои другие игры были тоже про это. Про девочку-кибальчиш.

В общем, это все, что вам надо знать о девочках нашего поколения.

Так они и живут. С глиняной пепельницей на правой обрубленной ноге. Улыбаясь и танцуя.

И никто вокруг (даже принц) не должен догадаться, как тебе больно!

Чот вспомнила.

Вышли с одним товарищем на поле. И оба такие: один влево, другой вправо, один в ебеня, другой в жопу, один мимо, другой сильно мимо, один промазал, другой промахнулся.

И так восемнадцать лунок подряд.

Стоим потом, смотрим на счетные карточки. Не то плакать, не то застрелиться.

— Дим, — говорю. — Может, просто не тот спорт выбрали? Ну мы нежные, нервные котики с хуевым глазомером. Может, не надо оно нам? Может, что-то более интеллектуальное? Шахматы, например. Точно! Шахматы! Вот наш спорт! Прям чую.

Дима в затылке паттером почесал.

— Не, Ларис. Тоже не наш. Там тоже ж надо хотя бы фигурками в клеточки попадать… панимаиш…

Зы. Он, кстати, сейчас увлекся стрельбой по тарелочкам. И отлично попадает. Говорит «Там проще. Ты не успеваешь обосраться от ужаса перед выстрелом…»

Вчера в одной конторе видела женщину. Вот, без купюр — толстая женщина. Высокая, толстая женщина лет тридцати… За сто десять килограммов есть там, думаю я.

Мамочка моя. Какая ж красивая баба! Она еще яркая, рыжая, глаза зеленые, наряжена в зеленое что-то такое жутко дорогое — я даже рассмотреть не могла, во что, настолько она сама, зараза, была восхитительна.

Кожа гладкая, румянец здоровый.

А главное — пластика. Какая, блин, пластика! Да я обзавидовалась просто, хотя сама не жалуюсь.

И я понимаю, что это — эндокринка, и что ей тяжело, и что это негодный вес, потому что мешает.

Но она бы в мелком весе не была бы настолько невыносимо хороша. Просто миленькая была бы девочка. Одна из многих…

Вот что ни говорите, а есть люди, которым вес добавляет сто тыщ баллов харизмы.

Пойду съем булочку.

«Я тебя такую искал всю жизнь», — написал мне вчера в вацап мужчина лет тридцати. Красивый, богатый, умный.

Я приосанилась. Ну, я лежала в кровати с бутером, в шарики играла в тот момент, но как-то, знаете… После такого, даже лежа и с бутером, хочется приосаниться. Даже собралась бросить бутер и бежать делать сто приседаний. Мало ли. Вдруг пригодится.

«Не в смысле секса. Не подумай! А в смысле, ты такая клевая, что можно про все говорить. Нормальная».

Ну. Разосанилась обратно.

Зы. Ну там он потом еще сделал приписочку, что, мол… «ровесников не ищет». Но уже было поздно. Но вы мужу не говорите, если чо.

Длинная извилистая логическая цепочка…

Хочу рассказать.

Сидим, кароч, с ребенком в баре Кайя Палаццо. Я — брют, он — пиво. До этого случилось очень много работы (работали оба, кстати, и он — молодец).

Подходит к нам турецкий аниматор. Жилистый такой юркий пацанчик лет двадцати трех. Гопота анаталийская.