Ярослав Ивашкевич - Современные польские повести

— Кто из них заслуживает расстрела?

— Все. Любой, кто знал, что делает, заслуживает пули в лоб.

— Учредите трибунал, вынесите приговор, приведите его в исполнение там, внизу.

— Тише, господин генерал.

— Почему?

— Мне послышалось, подходят воинские части. Точно! Подходят.

Теперь уже отчетливо доносился топот сапог о мостовую. Совсем близко раздалась команда. Подразделение по инерции сделало еще шаг и остановилось. Снова команда. Сапоги затопали вразнобой. Загремели по лестнице.

Они ждали прислушиваясь. Все здание заполнилось отголосками шагов. Когда шаги приблизились к двери, Фромм сказал:

— Гляньте-ка.

Гербер отворил дверь. В коридоре было черно от эсэсовцев. Один из них схватил Гербера за грудки и затолкал в комнату.

— Что случилось? — спросил Фромм.

— Все по своим местам. Выходить запрещено! — рявкнул эсэсовец. — Приказ генерала Райнеке.

Это прибыли эсэсовцы из Лихтерфельде.

Фромм заставил себя улыбнуться.

— Наконец-то!

Герберу после толчка, полученного от эсэсовца, не по себе, он не отвечает на эту улыбку.

Минуту спустя дверь с грохотом распахивается. На этот раз эсэсовец входит в комнату, с ним еще двое.

— Сколько здесь? Двое? Сдать оружие!

— Я генерал Фромм, — с усилием произносит командующий.

— Генерал не генерал, Фромм не Фромм, сдать оружие!

Он похлопал Фромма по карманам, отобрал пистолет. Второй точно так же поступил с Гербером. Третий ждал, пока они кончат. Потом, в свою очередь, приступил к делу:

— Содержимое карманов на стол. Все блокноты, записки, клочки бумаги. Быстро.

Фромм, с багровым лицом, принялся опорожнять карманы. Не сразу отдал бумажник, но эсэсовец рявкнул: «Тоже, тоже!» — и Фромм подчинился.

Эсэсовец собрал бумаги, взял со стола скрепку:

— Фамилия?

— Я уже говорил. Фромм, генерал. Командующий армией резерва.

Эсэсовец написал кратко: Фромм. Взял бумаги Гербера. Потом заявил:

— По приказанию генерала Райнеке каждый задержанный в этом здании немедленно обязан подробно написать о том, что делал днем, с кем и о чем разговаривал, что писал, словом, все. Это должно быть сделано немедленно. Покидать свои комнаты не разрешается.

— Я тут случайно, — сказал Гербер. — Я из другой комнаты…

— Садитесь и пишите, — повторил эсэсовец, и вся тройка вышла.

Внезапно закудахтал громкоговоритель и послышался голос диктора, благоговейно оповещавшего:

— Немцы и немки, в ближайшее время к немецкому народу обратится с важным заявлением наш фюрер Адольф Гитлер.

У Фромма ничего не получалось с этой объяснительной запиской. Он вставал, делал несколько шагов по комнате, возвращался, подпирал голову рукой. Первое испытание было сокрушительным. Командир эсэсовцев не только не доложил ему о прибытии с подкреплением, но и вообще не показался. С ним обошлись как с одним из заурядных офицеров этого штаба, чья репутация еще нуждается в проверке. Он шипел от злости, припоминая, как обошлись те трое эсэсовцев с ним и с Гербером. Тот, видимо, догадывался о причинах раздражительности Фромма, ибо вдруг сказал:

— Не огорчайтесь, господин генерал! Это простые солдаты, откуда у них быть хорошим манерам. Им сказали, что тут взбунтовались офицеры, вот они и стараются. О, когда явятся высшие чины, они, несомненно, господин генерал, представятся вам…

— Нужны мне их извинения! Достаточно самой правды и восстановления ситуации, предшествовавшей путчу. Вам хорошо писать: когда я разобрался в обстановке, то немедленно созвал офицеров и арестовал заговорщиков. Со мной хуже. Как им объяснить, что меня, командующего, арестовал мой собственный заместитель, — застонал он как от зубной боли.

Гербер писал быстро и через десять минут все закончил. Фромм еще мучился. Коротко упомянул о своем аресте, умолчав об его обстоятельствах, зато расписывал свои действия после освобождения.

Радио еще раз сообщило о предстоящем обращении фюрера к немцам.

Наконец Фромм поставил точку. Они ждали. Фромм устал и был голоден. Но к дверям никто из них не приближался. Не хотелось подвергаться грубому обращению со стороны эсэсовцев.

— Вам-то хорошо! — повторил Фромм. — Пока вы ничего не понимали — ничего и не делали. А как поняли, сразу же арестовали заговорщиков. Вы получите Железный крест.

— Где там! Ведь я же был на этой чертовой Бендлерштрассе. Пока докажу, что делал, всякое может случиться. Это вы, господин генерал, в лучшем положении, — тут он попросту лгал. — Едва освободившись из-под ареста, вы приказали уничтожить врагов. Такого нельзя забыть.

— Послушайте, полковник, у вас есть бумага, время имеется, составьте-ка список второй очереди подлежащих суду и расстрелу. Когда недоразумение выяснится, невредно будет иметь все это изложенным на бумаге.

— Так точно, господин генерал.

Спустя минут тридцать, на протяжении которых было еще раз объявлено о предстоящем выступлении Гитлера, а Гербер закончил второй список подлежащих суду военного трибунала, произошло нечто такое, что, казалось бы, осуществляло самые сокровенные мечты Фромма, — перед ним извинились за поведение эсэсовцев.

В коридоре раздались шаги, кто-то спросил зычным голосом:

— Где здесь генерал Фромм?

Судя по отголоскам, эсэсовцы пришли в замешательство. Один из них сказал:

— Нет тут никакого Фромма.

Но другой тотчас его поправил:

— Есть тут какой-то генерал. Кажется, говорил, что он Фромм. Вот здесь!

Фромм и Гербер услышали, как отворили дверь соседней комнаты. Генералу захотелось выбежать в коридор, крикнуть «Я здесь», когда эсэсовец буркнул вполголоса:

— Не тут, черт побери!

Наконец распахнулась дверь их комнаты. Вошел высокий, худощавый человек в форме эсэсовца с генеральскими знаками различия. Это был руководитель главного управления безопасности, то есть Кальтенбруннер собственной персоной.

Разумеется, они были знакомы. Не вытянувшись предварительно по стойке «смирно», Кальтенбруннер быстро подошел к Фромму с протянутой рукой:

— Я чрезвычайно рад видеть вас в добром здравии, генерал Фромм. Мы чертовски тревожились за вашу судьбу, когда узнали, что эти предатели осмелились арестовать вас. Опасались, что какой-нибудь сумасшедший пойдет еще дальше…

— Благодарю вас, генерал, благодарю. Но вы видите меня снова арестованным.

— Как это?

— Когда пришли ваши люди, они заперли нас в наших комнатах, запретили выходить, приказали писать объяснения… Едва я освободился из-под одного ареста, как угодил под другой.

Кальтенбруннер рассмеялся, но с некоторым усилием.

— Понимаете ли, генерал, мы учим их мертвой хватке. За всеми не уследишь, и черт их знает, что они способны натворить.