Вильгельм Мах - Польские повести

«Михал, конечно, сильный мужчина, мужик как дуб, и, наверное, бывали в его жизни положения похуже, да справлялся же… Но, может быть, мы не все знаем и не отдаем себе отчет, насколько это серьезно? Не загнал ли он сам себя в тупик, да так далеко, что в какой-то критический момент не увидел уже выхода? Разумеется, выхода достойного, такого, к какому он привык, без жалких уловок мелкого банкрота. Но об этом мог бы сказать только он сам… К черту эти дурацкие рассуждения, — обозлился он на себя. — Пусть ими развлекается этот умник-журналист. А я серьезный человек и приехал сюда не развлекаться игрой в психолога, а исследовать факты. Факты — и больше ничего. Ну, разве что чуть побольше. Факты», — повторил он уже не так убежденно, потому что знал по собственному опыту, что обычно одних только фактов недостаточно, потому что любое событие, в зависимости от того, как и с какой стороны на него посмотришь, может послужить основанием для прямо противоположных выводов.

— Иду в комитет, — энергично поднялся из-за стола Юзаля.

На Валицкого это не произвело особого впечатления. Сегодня он чувствовал себя неважно, до часу ночи читал и теперь был невыспавшимся.

— А я еще выпью кофе. У меня прямо слипаются глаза. Встретимся за обедом, — кивнул он Юзале.

— Вроде бы мы с вами не перетрудились, — улыбнулся Юзаля, глядя на Валицкого. — Плохо наше дело. Но, может, стоит довести его до конца?

— Вначале я был в этом уверен, но теперь…

— А я наоборот, вижу, что нам следовало бы объединить наши усилия. — И Юзаля потрепал Валицкого по плечу, ему все больше нравился этот взбалмошный паренек.

Оставшись один, Валицкий дал волю воображению. Знал он обо всей этой истории немного, но ему и так было неприятно копаться в ней, особенно после встречи с Венцковской. Ему хотелось придумать эту историю по-своему, а потом сравнить ее с подлинной и проверить, совпадают ли они в главных пунктах. И теперь ему казалось, что все это можно сделать здесь, сидя за столиком в кафе. И нет нужды вставать, идти куда-то и тянуть людей за язык.

«А может быть, этот Горчин — банкрот? — начал он строить предположения. — Карьерист, у которого подвернулась нога, когда он перескакивал с одной ступени на другую. Он бросался то влево, то вправо, считая, что допустимы любые методы, лишь бы как можно скорее вырваться отсюда, но с орденской ленточкой в петлице. А вся его деятельность на благо общества — не больше чем мистификация, удобная маска, нечто вроде красного домино, которое должно было скрыть его сущность от слишком внимательных глаз. А теперь, когда это не удалось ему, когда на горизонте появились тучи, он решил нырнуть в мутную воду… Вот и заглавие для репортажа: «Красное домино»! Вот он, ключ к делу Горчина! Шеф был нрав, его мнение уже начинает подтверждаться… Я сорву с лицемерного святоши это домино и покажу людям голую правду».

Он начинает понимать, что именно такая мотивировка его деятельности в Злочеве и была ему нужна, чтобы оставаться в мире с самим собой и верить, что приехал сюда не только чтобы выполнить черную работу, подлизываясь к Главному, который так или иначе решал его судьбу. Недвусмысленная миссия, которая ему была поручена, вдруг вышла за рамки профессиональных обязанностей, став в его жизни важным моментом, который мог решить, какой именно, хорошей или плохой, будет эта жизнь в ближайшие месяцы, а может быть, и годы. Таким образом, ему было необходимо считать Горчина именно мелким комбинатором, а приключившийся с ним несчастный случай, вместо того чтобы пробудить сочувствие и тем самым ослабить удар в приближающемся столкновении, лишь придавал сил атакующим.

В кафе, теперь почти пустое, вошла молодая женщина. Валицкий поднял голову, их взгляды встретились. Стефан, приветливо улыбаясь, поднялся ей навстречу. Это была та девушка, которую он встретил позавчера по дороге к Злочеву и которая вопреки его настояниям не захотела сесть в машину.

— Узнаете меня? — Он подошел к девушке. — На этот раз вы не можете мне отказать. Пожалуйста, посидите со мной.

— Да, узнаю. — Она поколебалась, видимо, не зная, как поступить. — Но я только на минутку, выпить кофе.

— Ничего, что я; делать. Раз уж вы попались мне в руки, я вас не выпущу, придется вам с этим примириться… Разрешите представиться.

Он был ошеломлен, когда, назвав себя, услышал в ответ: «Катажина Буковская». Такое стечение обстоятельств показалось ему даже подозрительным. Он был готов подумать, что эта девушка все о нем знает и смеется ему в лицо. Злочев не Варшава и не какой-нибудь другой многонаселенный город, но все-таки больше десятка тысяч жителей здесь есть, и среди них она, единственная, которую он разыскивал со вчерашнего дня, вдруг сама появляется таким удивительным образом… Он просто не знал, что об этом и думать.

— Не вижу смысла в нашем знакомстве, пан редактор. Впрочем, вас можно понять. Вам, должно быть, ужасно скучно в нашем городе.

Подошла официантка. Судя по ее мине и взглядам, которые она бросала исподлобья, непринужденный разговор Катажины с незнакомым мужчиной казался ей глубоко неприличным. Дожидаясь заказа, она стояла с мученическим видом около столика, приглядываясь к ним украдкой и прислушиваясь к их пререканиям, пока наконец Катажина не согласилась выпить рюмку вина.

— Должно быть, у нас произошло что-то важное, раз воеводская газета прислала своего представителя. Если это не государственная тайна, расскажите, пожалуйста, что случилось.

— Пока еще ничего, — ответил Валицкий многозначительным тоном, а затем, наклонившись к ней, спросил: — Могу ли я доверять вам?

— Что вы, что вы, — рассмеялась Катажина. — Мы знакомы всего десять минут.

— И все же мне кажется, вы умеете хранить тайны, — продолжал он тем же тоном. — Поэтому вам я скажу. Есть кое-какие жалобы на злочевские власти.

— А на кого их нет? — пренебрежительно сказала Катажина, стараясь скрыть живой интерес, который вызвали в ней последние слова Валицкого, и тем, как она полагала, развязать ему язык. — В нашей стране слишком многие научились писать. Вот мы теперь и расхлебываем результаты нашей энергичной борьбы с неграмотностью.

— У вас довольно оригинальное чувство юмора.

— Боже упаси, я не шучу! Я врач и знаю, сколько нам портят крови разные жалобы, сколько комиссий из-за них бывает в больнице. А кто может назвать такую организацию, которая удовлетворила бы всех?

— Но если они правы? Если их права ущемляются, а те, кто обязаны им помочь, не делают этого?

— Наверно, бывает и так, — согласилась она, — но больше крови портит чрезмерная подозрительность и выяснение глупых упреков… Однако мне уже пора, с десяти я дежурю на Скорой помощи.